Книга повествует о найденных на территории Москвы и Подмосковья интереснейших кладах - драгоценных слитках и монетах, оружии и документах, об изделиях высокой художественной ценности - и о том новом, что внесло их изучение в историю столицы.

Никогда не перестанет интересовать и волновать нас история нашей столицы, ее древности. Они свидетели прошлого и потому всегда сохраняют непередаваемое обаяние. Изучая их, мы как бы соприкасаемся с историей, особо остро ощущаем связь с ушедшими временами. Москва и ее прошлое дороги нам еще и потому, что коренные события истории нашей страны связаны с ней и без нее немыслимы.
...Недавно при раскопках в основании Патриаршего дворца XVII века в Кремле была сделана интересная находка: в ямке-тайнике обнаружены кресты-тельники из лазурита и серого мрамора с золотыми накладками на концах. Эти высокохудожественные вещи относятся к XIII веку. Клад был спрятан во время нашествия татар. В тусклом золоте этих древних вещей как бы мерцают еще отсветы пламени пожаров.
...Другая эпоха - другие враги, новые слезы и бедствия. Под Москвой найдено несколько кладов монет, которые датируются началом XVII века, когда в Тушине засел Самозванец-Лжедимитрий II. Деньги были зарыты в тех селах, которые оказались на пути его разбойничьих вылазок в окрестностях столицы.
...В 1636 году в Москве был огромный пожар. Пользуясь переполохом и растерянностью властей, москвичи открывали тюрьмы и выпускали колодников, разбивали лавки богатых горожан, грабили их дома. Среди тех, кто, быть может, погиб во время пожара,- владелец огромного клада испанского серебра, который был найден в 1970 году в Москве, в Ипатьевском переулке. 3398 монет-свыше 74 кг серебра - было в этом кладе. Монеты были отчеканены в Испании - в Мадриде, Толедо, Барселоне, Севилье, Гренаде - и в американских колониях - Мексике, Боливии, Колумбии. Из сказочных, немыслимо далеких стран поступили эти монеты в средневековую русскую столицу. Россия была втянута в мировой процесс развития торговли и связанную с открытием Америки революцию цен. Об этом говорит не только этот клад, но и многие другие. Об этом свидетельствуют не только большие западноевропейские талеры, но и крохотные копейки, тысячами находимые в Москве. Детальное их изучение, тщательный, кропотливый труд по сопоставлению штемпелей, взвешиванию монет и т. п. может заставить их рассказать о своем времени, прояснить закономерности денежного обращения тех далеких времен.
Мы привели только три примера. Московская земля хранит сотни кладов, и связанные с ними события воскресают каждый раз, как их извлекают на свет.
Можно только радоваться, что серьезные, видные специалисты в области московских древностей - нумизмат, сотрудник Государственного Исторического музея А. С. Мельникова и археолог, сотрудник Музея истории и реконструкции г. Москвы А. Г. Векслер - взяли на себя труд рассказать широким кругам читателей о московских кладах, о том, как они могут пролить свет на многие исторические события и факты.
Книга написана увлекательно, живо, доступно и вместе с тем строго научно. Она будет интересна не только тем, кто решит на досуге познакомиться с некоторыми страницами истории Москвы, но и специалистам - историкам, археологам, нумизматам.
Важным вкладом в науку является приведенная в книге сводка московских кладов - первый список такого рода, с указанием основных характеристик кладов и литературы, в которой они упоминаются или описываются.

Надеясь клад найти, глубокий ров
Он ископал среди своих садов...
М. Л е р м о н т о в. "Джюлио"

Романтическими легендами и преданиями овеяны поиски кладов - сокровищ веков, укрытых в земле. История кладов стара как мир, часто полна трагизма н всегда окружалась таинственностью.
В седую древность уходят своими истоками рассказы о заколдованных кладах. По давним народным поверьям, родимое пепелище, заветный дуб, угол избы избирались для тайника "родовых", нажитых добром, или "заклятых", нажитых злом, кладов. Страшные рассказы о разбойничьих кладах "с ужасными заклятьями" никогда тем не менее не останавливали искателей.

Немало старинных поверий о кладах собрали этнографы и фольклористы. Характерен рассказ крестьянина из глухой деревеньки о разбойничьем кладе, записанный в XIX веке ученым-нумизматом И. П. Сахаровым: "...зарыт тот клад в змеиной пещере в трех котлах: в одном золото, в другом серебро, в третьем каменья самоцветные блестят весенним днем. Заперт клад 12-ю железными дверями, ключи брошены в океан-море. По стенам пещеры развешаны разбойничьи топоры да бердыши - сами секут, сами рубят. Сторожат клад злые бесы - не пропускают ни конного, ни пешего. Заросла пещера (с кладом) зеленой муравой, полем чистым. Много было охотников на богатство - много было голов положено за этот клад, а до заветной головы все еще не досчитались. Достал один мужик серебряные рубли - и что же вышло? Жил богато, да недолго: рубли обратились в черепки, семья вся извелась, и старик наложил на себя руки..." Конец этой сказочной легенды обычен: "Не дался клад".
Бывало, рассказывали старики, докопаются искатели до клада - как откуда ни возьмись поднималась буря, с вихрем и свистом, либо появлялась тройка и мчалась прямо на копателей. Иногда будто и вынимали клад, но вскоре в руках вместо денег оказывались уголья или пожухлые листья.
Рассказы о "заклятых" кладах нередко связывались не только с разбойниками - Кудеяром, Саргой, Варварой Железный Лоб, но и с историческими лицами - Степаном Разиным и другими народными героями и руководителями восстаний.
Степан Разин в народном эпосе выступает защитником простых людей, которых притесняли помещики и воеводы, а потому не удивительно, что во многих преданиях, связанных с именем Разина, говорится, что клад зарыт им для бедных и гонимых сильными.
По справедливому замечанию историка Т. Н. Грановского, "предание не заботится о верности, но в нем есть истина другого рода: в нем высказываются любовь и ненависть народа, его нравственные понятия, его взгляды на собственную старину".
Веками крепостные крестьяне и горожане - "черные люди" испытывали тяжелейшую нужду и понимали невозможность разбогатеть трудом своим: "От трудов праведных не наживешь палат каменных". В преданиях о кладах отразился тот же взгляд народа, что и в его бытовых сказках - о богатстве и бедности, о правде и кривде, о поисках справедливости.
В народе издавна считалось, что светят огни над кладами ночью то тут, то там. В одном из древнейших русских сказаний- "Чтении о Борисе и Глебе", составленном в XI веке, находим: "Аще бо или сребро или злато скровено будеть под землею, то мнози видять огнь горящь на том месте, то и то же дьяволу показующю сребролюбых ради".
В основе этой легендарной приметы лежало, вполне возможно, непонятное тогда явление блуждающих болотных огоньков - метана, этилена, а в некоторых случаях повод могли дать фосфоресцирующие гнилые пни. Искателю "светящегося" клада надобно было прежде разрушить заклятие, уничтожить "чарование". Для этого непременно требовалось найти разрыв-траву, затвердить сказанный знахарем заговор, отыскать "крепь записную", сорвать цветок папоротника, распускающийся раз в году - в ночь под Ивана Купалу. (Среди других "верных" средств назывались также плакун-трава, спрын-трава, трава Петров-крест.) "Крепь записная", считалось, расскажет как по писаному, где спрятан клад: на пепелище ли, в дубраве? Цвет папоротника стоит только бросить вверх - и полетит он в небеса, упадет горящей звездочкою над самым кладом. Заговоры уничтожают "чарование". Разрыв-трава сотворит чудеса: приложи к железным дверям - ни замка, ни двери не будет, все разорвет на мелкие кусочки.
Из поколения в поколение передавались на Руси не только устные поверья и легенды, но и особые документы, служившие указателями и руководством при отыскании кладов. Сокровища искали по "записям", составленным в форме завещания на чье-либо имя, с детальным перечислением зарытых вещей, с подробным указанием места. Порой такие "записи" сопровождались планами и чертежами.

В глубокой древности началось на Руси кладоискательство, несмотря на опасность поисков, исходившую не столько от "нечистой силы", сколько от реальных властителей. Клады искали уже во времена первых летописей. Правда, само слово "клад" (от "класть") не было еще известно на Руси, оно появилось в XVII веке. Скрытые ценности назывались тогда "поклажа" или "скровище" (сокровище). Уже в конце XI века автор одного из сочинений предупреждал: "не скрывайте собе скровищь на земли, идеже тля тлить и татье подкопывають". Таким удачливым "татом"-подкопщиком стал киевский инок Федор. В "Печорском патерике" - сборнике историй монахов-отшельников - повествуется, что в Варяжской пещере раскопал Федор огромный клад "латинских" сосудов, где было "злато и сребра бесчислено множество". Однако проведал об этом сокровище князь Мстислав Святополкович, повелел "мучить его крепко" - пытать дымом, чтобы показал тот, где скрыт клад, и в конце концов замучил монаха до смерти.
Особенно распространилось кладоискательство в XVII-XVIII веках. Об этом свидетельствуют многочисленные сыскные дела о кладах, сохранившиеся в Центральном государственном архиве древних актов в Москве.
    "Сыски" о кладах входили в круг обязанностей воевод на местах. Воевода, прослышав о кладе, тотчас давал "сыск и розыск", а в особо важных случаях обращался в Москву с просьбой прислать "государевых людей, с кем тое казну вынять на великого государя". Тогда правительство назначало для поисков подьячего, стрельцов и других работников. "Сыск" велся весьма энергично: допрашивали кладоискателей и их родственников, скупщиков вещей, различных свидетелей, причем допрашивали по нескольку раз, приводили "сыскных людей" к "пытке и огню". Сыщики "обыскивали дворы", производили досмотр места, вели дальнейшие раскопки и, случалось, добывали клады. Состояли они чаще всего из небольшого количества серебряных монет "нерусского дела, неведомо каких", которые признавались обычно "татарскими деньгами".
    С интересом раскрывали мы архивное "сыскное дело" о денежном кладе, найденном в Можайске в 1702 году. Воевода можайский Петр Савелов доносил царю, что в июне в 9-й день пришел в Приказную избу "можантип" (житель Можайска) посадский человек Герасим Васильев и известил, что близ торга и двора посадского человека Василия Лукьянова "многие люди рыли землю и ищут денег". Воевода Савелов тотчас прибыл на место, и при нем служилые люди подняли денег 16 алтын, а "те деньги старинны" тогда и "отписал" воевода в Москву и поставил караул до государева указа, как дальше быть. Указ последовал вскоре: "...то место разрыть и вынять земли сколько пристойно, и тех денег и иной поклажи искать и, что будет вынять и описать именно, а тое поклажу и описную роспись прислать. А буде денег и никакой поклажи не явится, о том потому же писать, и сколько земли вынять будет в глубину и вдоль и поперек и какими людьми". В конце июня - июле того года воевода Савелов "с товарищи" и с посадскими людьми произвел дальнейшие поиски и сообщил, что "и на том месте нашли старинных денег и денежек 12 алтын, да в том же месте из земли вынули малый избный жернов. А земли вынули в глубину на 2 аршина, поперек на 4 стороны по 7 аршин и больше - до матерой земли, и окроме тех 12 алтын ничего не сыскали". "Отписано" это было в Москву, в Разрядный приказ, где ведал служилыми людьми боярин Тихон Стрешнев, а там дело положили в сундук, вряд ли предполагая, что через века им заинтересуются историки.
    Отысканием кладов, по "наущению дьявола", занимались лица самые высокопоставленные. Царевна Екатерина Алексеевна, сестра Петра I, отличалась особенным интересом к кладонскательству. Сохранились документы, что выпытывала царевна у некоего иерея, как можно определить местонахождение кладов по "планетным тетрадям". Известно, что она в поисках кладов посылала своих приближенных разрывать в полночь могилы на московских кладбищах. Не раз отправлялась и сама она на раскопки сокровищ в дальнее Подмосковье, но экспедиции эти, естественно, были безуспешны, а лица, указывающие царевне на места зарытия кладов, оказывались - по розыску Петра - обманщиками.
    Любопытна история авантюриста-кладоискателя Леонтия Ануфриева, хотя и относящаяся ко времени значительно более позднему-1843 году, но также связанная с древними сказочными поверьями.
    По делу Ануфриева, крепостного Шереметевых, велось по распоряжению министра внутренних дел специальное следствие. Леонтий не был чужд некоторых научных интересов и выдавал действие известного "гремучего серебра" (argentum oxidatum fulmi-naus) за чудесное действие над железом разрыв-травы. Чтобы подбить крестьян на поиски кладов, Ануфриев произвел в кузнице опыт. В пузырек с "гремучим серебром" он положил для видимости какую-то траву. Испытание вполне удалось: полоса железа толщиной в четверть аршина (около 17 см), положенная на наковальню, от одного прикосновения с "чудесной травой" разлетелась с треском на четыре части. При этом Ануфриев, производивший опыт своими руками, уверял зрителей, что без особой сноровки и уменья все же ничего не получится, даже если и найдешь разрыв-траву. Эффектный эксперимент привлек внимание властей, и до кладоискания дело уже не дошло.
    Тщетными во все времена оказывались специальные поиски кладов. Сокровища открывались только по воле случая - при пахоте и прокладке дорог, строительстве и корчевании, в оползнях берегов. Можно привести одно из курьезных происшествий, о котором московский генерал-губернатор так докладывал в 1833 году министру внутренних дел России:
    "Прошлого апреля 12-го числа при проезде секретаря Волоколамского земского суда Секавина в городе Волоколамске на дрожках по дороге к собору... пристяжною лошадью выбит был копытом из земли кувшин со старинною разного сорта серебряною монетою". Случай этот, конечно, уникален, но находили клады в XVIII и XIX веках не так уж редко.

    Все, "что зело старо и необыкновенно", предписывал собирать государев указ в начале XVIII века. Особый интерес, если не страсть, испытывал к монетам и кладам Петр I. В описи его коллекции, переданной для хранения в Кунсткамеру, -значились клады русских и восточных монет. Когда в 1723 году Петру сообщили о находке во Пскове клада древних монет, царь тотчас отправил за ним своего доверенного гоф-юнкера.
    Участник Полтавской битвы, а впоследствии знаменитый историк, автор многотомной "Истории Российской с самых древнейших времен" В. Н. Татищев в специальной инструкции "господам воеводам и прочим управителям" разъяснял важность сбора находок, "колико история в мире пользы приносит".
    "Господа управители" в XVIII веке с размахом занижались личным собирательством. Большие коллекции монет составили боярин П. С. Салтыков - губернатор смоленский, а затем казанский, фельдмаршал Я. В. Брюс, граф А. И. Остерман. Конечно, среди собирателей XVIII века была не только знать: известны имена нумизмата - попа Федора "вотчины Воскресенского монастыря", через руки которого прошел ряд кладов, а также имена состоятельных купцов и заводчиков. Монетные клады служили источником для пополнения таких коллекций даже в тех случаях, когда о находках узнавали власти.
    По мере составления обширных коллекций началась их систематизация. Наиболее полный каталог монет сделан в Кунсткамере. В начале XIX века крупнейшие отечественные собрания монет и кладов были сосредоточены в Эрмитаже, Кунсткамере (к концу века их коллекции слились в единую) и в Кабинете древностей Московского университета.
    Накопление знаний, классификация монет и издание каталогов, альбомов способствовали превращению любительского собирательства во вспомогательную дисциплину истории - нумизматику (от латинского numisma-монета), обогатившую науку о прошлом важнейшими источниками.
    Вехой в развитии исторической науки XIX века стала книга московского собирателя, нумизмата и археолога А. Д. Черткова "Описание древних русских монет" (1837-1842), где классифицировалась огромная и сложная масса монет. Восточные клады в России изучали X. Д. Френ и П. С. Савельев, В. В. Григорьев и А. К. Марков. Топографическую сводку кладов западноевропейских монет Х-XI веков на Руси составил Б. В. Кене. Интересную работу о гривенной денежной системе по кладам слитков опубликовал А. И. Черепнин.
    Изучение ранних вещевых кладов Руси проводил И. И. Кондаков. Основной его труд, результат многолетних исследований находок художественных изделий, - издание "Русские клады" - не был завершен (из печати вышел лишь первый том).
    Выдающимся явлением в русской нумизматике стал труд А. В. Орешникова "Русские монеты до 1547 года". Орешников разобрал и обобщил массу сложных кладов и комплексов русских монет в Историческом музее. Ученый был одним из основателей этого музея.
    С середины XIX века сбор сведений о кладах проводило Археологическо-нумизматическое общество, которое имело особое отделение нумизматики.
    В конце века существовало и Московское нумизматическое общество, деятельность которого почти прекратилась с началом первой мировой войны.
    Несмотря на существование комиссии и Общества нумизматов, розыски находок и сохранение кладов в значительной степени были предоставлены частной инициативе. Впрочем, даже Археологическая комиссия из поступавших к ней кладов отбирала лишь наиболее редкие монеты, а остальные передавала на продажу или на переплавку. Многие клады дореволюционного времени разошлись по рукам коллекционеров, а немало ушло за границу.
    Дары исторических недр земли, клады после Великой Октябрьской социалистической революции стали собственностью государства и важным источником для изучения большого круга научных проблем.
    Советская нумизматика поставила задачу изучения монет и кладов как фактора экономического развития общества, истории товарно-денежных отношений. Ученые-нумизматы и археологи ведут точную фиксацию кладов, составляют сводки находок золотых и серебряных слитков Руси, арабских, византийских, западноевропейских монет и кладов на территории нашей страны.
    Президиум Академии наук СССР возложил учет нумизматических находок па Институт археологии (в первые годы Советской власти - Государственная академия, а затем Институт истории материальной культуры), а хранилищами сокровищ истории являются государственные музеи.
    В задачи книги не входит обзор полувекового пути советской нумизматики. Отметим лишь, что первая топографическая сводка, в которую вошло около 70 кладов Москвы и ее окрестностей, была составлена В. И. Качановой (Корчагиной) и опубликована в 1954 году в "Трудах Музея истории и реконструкции г. Москвы". Более полутора тысяч названий - монографий и статей, различных публикаций - насчитывает библиография по истории денежного обращения (в это число не вошли исследования вещевых кладов). Фундаментальная обработка до-монгольских русских кладов была проделана археологом Г. Ф. Корзухиной, автором монографии "Русские клады IX-XIII вв." (1954 г.). Столица Руси Москва и ее история, находки материальной культуры в недрах древнего города стали предметом исследований большой московской научной школы - ученых Московского университета, Института археологии, Исторического музея, Музея истории и реконструкции г. Москвы. Труды видных ученых Москвы: источниковедческие - академика М. Н. Тихомирова, археологические - члена-корреспондента Академии наук СССР А. В. Арциховского и доктора исторических наук М. Г. Рабиновича, нумизматические - члена-корреспондента Академии наук СССР В. Л. Янина, работы их учеников - создали широкий исторический фон для решения многих загадок московских кладов.
    Особенно важное значение для изучения русских кладов имеет капитальный труд академика Б. А. Рыбакова "Ремесло древней Руси", неоспоримо доказавший несостоятельность представлений многих дореволюционных историков о русском ремесле как о примитивном, неспособном к созданию высокохудожественных изделий прикладного искусства. Материалом для этого исследования послужило огромное количество ценностей, зарытых в кладах во времена монголо-татарского нашествия на Русь.
    Но клады, как узнает читатель,- свидетели не только нашествий, восстаний и других потрясений древности. "В общественном обмене даже в развитом буржуазном обществе имеет место закапывание в землю денег как сокровища",- указывал Карл Маркс в работе "К критике политической экономии". Кладам как источникам истории Москвы и Подмосковья от первобытности до сегодняшнего дня и посвящена наша книга.

    Клад! - ив воображении многих читателей, возможно, сразу возникнут тускло мерцающие золотые и серебряные монеты с непонятными надписями и рисунками, драгоценные сосуды и украшения; сразу вспомнятся истории о несметных богатствах, найденных в развалинах старинных замков или под заветным дубом, о драгоценностях "Острова сокровищ", о скелетах и черепах, о сундуках, окованных железом...
    А нумизматам и археологам, как мы покажем дальше, сплошь и рядом приходится иметь дело с невзрачными монетами, глиняными горшками, а иногда и... с железными кольцами и топорами. Однако все эти предметы кажутся прозаичными и неинтересными только для непосвященных.
    К ученым клад приходит обычно в виде россыпи монет. Часто эти монеты бывают так грязны или окислены, что разобраться в них сразу не представляется возможным. Тогда к обработке клада приступают реставраторы. Они промывают клад дистиллированной водой (если монеты грязны) или обрабатывают специальными химическими составами для удаления окисей. После чистки и промывки монеты становятся доступными для изучения. Вооружившись каталогами, определителями и прочей специальной литературой, нумизмат начинает самую интересную и захватывающую работу: определяет монеты, исследует вещи клада.

    Каждый клад, даже самый обычный, обязательно заставит исследователя не раз ахнуть: то в кладе встречается чрезвычайно редкая монета, известная пока в нескольких экземплярах, а иногда всего в одном; то клад поражает неожиданным сочетанием разнородных элементов, и исследователь начинает ломать голову над возникшей загадкой денежного обращения; то находка отдельной монеты позволяет окончательно решить какой-то важный вопрос.
    Как же определяют монеты? Когда на монете стоит год выпуска, указаны страна, правитель и даже монетный двор, а также номинал, это не составляет особого труда. Для нумизмата остается только установить вес монеты и сослаться на литературу - на номер каталога или определителя, где есть ссылка на подобную монету. Но таких "читаемых" монет не так уж много: у нас они появляются только с XVIII века. А как определить страну, правителя, место чеканки, номинал, когда монета покрыта непонятными буквами, больше напоминающими изящные узоры (монеты Арабского халифата), или же, напротив, имеет грубые, примитивные изображения, где не сразу можно разобрать - человеческое это лицо или схематическое изображение здания, вокруг которого помещены плохо читаемые буквы латинского алфавита (западноевропейские денарии XI-XII веков)?
    Еще труднее для исследователей русские монеты XIV-XV веков. На неровных, неправильной формы пластинках изображение часто помещалось не полностью. Если на большинстве русских монет разобрать изображение удается без труда - оно всегда удивительно реалистично, то прочесть надписи порой бывает совершенно невозможно. Стереотипной формы надписи не существовало, она имела несколько вариантов. Иногда указывалось, что монета "печать великого князя", иногда просто ставилось в родительном падеже имя князя, иногда был титул- "великий князь", иногда его не было. Буквы пропускались очень произвольно, заменялись другими; имя князя подчас передавалось только двумя буквами или даже одной начальной. Денежники не всегда были грамотны и опытны, к тому же места на монетном штемпеле было мало. Трудность заключается также и в том, что многие русские князья-современники имели одинаковые имена, например Василий Дмитриевич, великий князь московский, и Василий Дмитриевич Кирдяпа, великий князь суздальско-нижегородский.
    Но и более поздние русские монеты-копейки и деньги XVI-XVII веков, где изображения были одинаковы, где помещалось имя правящего царя и указывался монетный двор, тоже не так просто понять, как это кажется на первый взгляд. Из-за маленького размера монетного кружка надпись не всегда помещалась полностью, из-за примитивной техники чеканки изображение и надпись часто получались неясными. Отнюдь не всегда имя царя, помещенное на монете, указывало на действительное время выпуска монеты. А главной трудностью работы с монетами XVI-XVII веков является отсутствие дат на основной массе их. Монеты иногда приходится датировать отрезками времени между начальной и конечной датой правления того царя, имя которого читается на монете.
    Для каждого вида монетного материала, встречающегося в виде кладов в европейской части СССР, в том числе и в Московской области, существует своя методика определения.
    Для работы с восточными монетами необходимо знать арабский язык, на котором делались надписи. Год указывался по Хиджре - мусульманскому летосчислению, начинающемуся с того момента, когда "Мухаммед бежал из Мекки в Медину". Для перевода мусульманского летосчисления на наше существуют специальные таблицы, составленные специалистами-востоковедами.
    Точно так же необходимо знание языка и системы изображений для работы с византийскими монетами и западноевропейскими денариями. Денарии представляют особую трудность для определения. На них нередко встречаются с трудом поддающиеся расшифровке монограммы, латинские надписи, за каждой буквой которых специалист может прочесть имя правителя или монетчика. Здесь недостаточно знать латинский язык. Нужно очень хорошо представлять все пестрое разнообразие монет, чеканившихся светскими и духовными правителями феодальной Европы XI - начала XII века, главным образом германскими и англосаксонскими. Для работы необходимы специальные издания: каталоги, где содержится подробное описание монет, их изображения, расшифровка всех встречающихся на монетах знаков, букв и надписей.
    Исследователи средневековых монет применяют для работы так называемый метод соотношения штемпелей. Особенно эффективные результаты этот метод дал при обработке русских монет. Нумизмат рассматривает в данном случае монету как результат взаимодействия двух орудий чеканки - верхнего и нижнего штемпелей. Имея дело с большим количеством монет, нельзя не обратить внимания на то, что помимо монет, совершенно тождественных друг другу, многие имеют одинаковые лицевые стороны и разные оборотные, и наоборот. Это значит, что часть монет чеканилась одной парой штемпелей- получались совершенно одинаковые монеты. Когда один из штемпелей, например оборотный, изнашивался, его заменяли другим, и монета чеканилась прежним лицевым и новым оборотным штемпелями. Так получались группы монет, у которых лицевые стороны были одинаковы с лицевыми сторонами монет предыдущей группы, а оборотные были другими. Приходила очередь заменять лицевой штемпель - картина менялась: новая группа монет имела одинаковую с предшествующей оборотную сторону, но разные лицевые. Исследователю важно установить, какое сочетание штемпелей появилось раньше других, а уж за ними потянутся все последующие группы, и недатированные монеты получат относительную датировку. Эту цепочку штемпелей очень удобно изобразить графически: в нижнем ряду - изображения лицевых сторон, в верхнем - оборотных. Линия, соединяющая изображение лицевой и оборотной сторон, обозначает отдельную монету. На таблице эта схема часто выглядит в виде веера: от нижнего изображения веером расходятся линии к нескольким изображениям оборотной стороны. Это значит, что с одним лицевым штемпелем взаимодействовали несколько оборотных. Один из оборотных штемпелей использовался затем в сочетании с несколькими новыми лицевыми штемпелями, и получался веер наоборот - пучок линий выходил из верхней точки. Но все эти веера связываются между собой одной или несколькими линиями, за которыми стоят конкретные монеты, чеканенные различными сочетаниями штемпелей.
    Работа по выявлению и сличению штемпелей чрезвычайно кропотлива и трудоемка. Она требует тысяч и десятков тысяч сопоставлений, а также огромного количества монет как материала для сравнений. Однако главная сложность для нумизмата заключается даже не в скрупулезном сопоставлении тысячи штемпелей. Вся эта работа может оказаться бессмысленной, если не удастся найти начала цепочки и вытянуть вслед за ним всю ее в хронологической последовательности.

    Вот тут-то на помощь приходят клады, сотни кладов. Понадобилось тщательно разобрать по штемпелям несколько десятков кладов с монетами царя Михайла Федоровича, чтобы заметить следующую особенность: большая часть кладов содержала монеты, чеканенные всеми известными нам сочетаниями штемпелей (пока еще хронологически не определенных). Напрашивался вывод, что эти клады были зарыты в самом конце правления царя, когда в монетном производстве использовались все штемпеля, изготовленные за годы царствования Михаила Федоровича. Однако некоторая часть кладов содержала далеко не полный набор известных по коллекциям и другим кладам монет. Поскольку исследователи оперировали только полностью сохранившимися кладами, они сразу смогли отбросить предположение, что неполнота типов монет в кладе была следствием неполноты самого клада. Неполный набор монет в кладах получался потому, что клады зарывались намного раньше конца правления Михаила. Тогда приходилось датировать отдельные монеты клада (первые годы или даже месяцы правления, середина правления и т. д.). Так создавалась приблизительная хронологическая сетка последовательности появления различных штемпелей и их сочетаний.
    Но схема "раньше - позже" далеко не совершенна, и для науки требовались более точные хронологические вехи. Одним из важнейших инструментов в нумизматическом исследовании являются весы. Тысячи взвешиваний на точных, аналитических весах позволяют увидеть, как на протяжении отдельных периодов вес монет претерпевал существенные изменения. Можно заметить, как монеты, в начале какого-либо правления чеканенные в строгом соответствии с весовой нормой, затем постепенно снижаются в весе, а иногда изменяется и проба... Значит, наблюдения за весом монет тоже могут служить дополнительным критерием при определении относительной датировки монет. Наложение данных веса на цепочку взаимосвязанных штемпелей дает уже более объективные обоснования для хронологической систематизации монет.
    В распоряжении исследователей имеются еще данные письменных источников, в той или иной форме сообщавших о состоянии денежного хозяйства, о реформах, о падении веса монет и т. д. Правда, этот источник - один из наиболее коварных, когда речь идет о монетах. Современники, записывавшие в летописях или составлявшие различные грамоты, акты, нимало не заботились о нас, своих потомках, которые через столетия будут расшифровывать термины, попятные для них, наполненные тогда конкретным содержанием, термины, за которыми стояли реальные денежные знаки, и... абсолютно не понятные для нас. Так, много лет недоумевают исследователи над летописным сообщением 1447 года о восстании в Новгороде Великом, в результате которого в денежном деле города произошли существенные изменения. О каких рублях - "старых пли новых" - идет речь, как понимать выражение о том, что монеты продолжали чеканить "в ту же меру"? Но и документы более поздние, даже относящиеся к XVIII веку, также бывают нередко непонятными для нас. Но только до определенного времени.
    Как только сведения письменных источников, пускай косноязычные и туманные, встречаются с данными нумизматических памятников, соответствующим образом обработанных, все становится на свои места. Монеты помогают расшифровать неясные выражения письменных источников, а письменные источники датируют слепые монеты, раскрывают тщательно замаскированные махинации с монетной регалией. Так получилось с чеканкой монет шведов в Смутное время в оккупированном ими Новгороде.
    По письменным источникам было известно, что шведы чеканили монеты пониженного веса, но вещественного доказательства их "воровства" исследователи до поры до времени привести не могли. Монетные клады показали нам, что существуют две группы монет с именем царя Василия Шуйского - тяжело весные и легковесные, причем легковесные монеты стали появляться только в поздних кладах, зарытых уже после низложения Василия Шуйского в 1610 году. На этом основании была выявлена группа легковесных подделок шведов, чеканенных подлинными штемпелями Шуйского уже после его гибели. Хищническая политика иноземных захватчиков, терзавших русскую землю, получила новые штрихи, дополнившие общую картину разорения и разбоя, которые несли с собой интервенты.
    Или пример из истории Московского княжества XV века. Всем известно выражение "Шемякин суд" как синоним суда неправого, несправедливого. А ведь оно имеет непосредственное отношение к нумизматике! В 1446 году Москву захватил галичский князь Дмитрий Юрьевич по прозвищу Шемяка. Он сел на великокняжеский "стол", отобрав его у великого князя Василия Васильевича. Шемяка очень скоро вызвал всеобщее недовольство жителей Москвы безудержным расхищением казны, разбойничьим хозяйничаньем, неправыми поборами. Обо всем этом рассказывается в летописях. Но в письменных документах не осталось сведений о другом тяжелом преступлении Шемяки - о чеканке монет пониженного веса. Желая как-то пополнить казну, Шемяка стал хищнически эксплуатировать монетную регалию: разогнал денежный двор, передал чеканку монет откупщикам, снизил вес монет почти вдвое. Правда, некоторые штемпеля времени Василия Васильевича использовались и при новом правителе. Они-то и стали главным доказательством Шемякиных злоупотреблений в монетном деле.
    Когда советский нумизмат Н. Д. Мец составила цепочку монет времени Василия Васильевича, оказалось, что плавная последовательность ее внезапно нарушилась: на каком-то этапе штемпель, употреблявшийся во время правления этого князя, вдруг встретился в сочетании с именем Дмитрия да еще дал монету пониженного веса! К этой монете примкнули и другие, и стало ясно, что где-то в середине правления в денежной чеканке Василия Васильевича наступил разрыв. Сюда вклинились легковесные монеты с именем Дмитрия, чеканившиеся частично новыми, частично старыми штемпелями. Вместо стройной и строгой системы взаимосвязанных по сочетанию штемпелей, свидетельствующей о наличии единого центра чеканки - Монетного двора, исследователи столкнулись с разбросанной чеканкой, с монетами, изготовленными изолированными парами штемпелей. В условиях Руси XV века это могло быть признаком упразднения Монетного двора как единого центра чеканки и введения системы откупов. Чеканку монет при этом осуществляли несколько денежников, работавших со своими орудиями чеканки, лишь частично использовавших старые штемпеля. Все это могло иметь место только во время захвата Москвы Дмитрием Шемякой в 1446-1447 годах. Так получили точную дату монеты Шемяки, так получили сравнительно точную дату монеты Василия Васильевича, чеканенные как до Шемяки, так и после него. А в пределах этой схемы уточнить датировку монет Василия Васильевича помогли несколько кладов середины и второй половины XV века, зарытых в разные годы. Один клад содержал самые ранние монеты этого князя, другой имел более полный набор (но далеко не все!), а в следующем уже встретились все известные нам монеты Василия Васильевича. Так не имеющие дат монеты князя Василия Васильевича, чеканившиеся с 1425 по 1462 год, приобрели датировки и в пределах этих лет.
    Клады, таким образом, служат надежным и объективным критерием для установления хронологической систематизации монет. Но благодаря этому же обстоятельству можно установить даты захоронения кладов. Если раньше время захоронения кладов определялось весьма расплывчато: "клад монет Грозного", "клад монет Петра I" и т. п., то теперь это можно сделать гораздо точнее. "Клады Грозного", например, могут содержать и монеты 1533-1535 годов, и монеты 1533-1547 годов, и монеты 1533- 1555 годов, и, наконец, монеты всего правления - 1533-1584 годов. Монеты Петра I также имеют множество хронологических групп: в кладах могут быть встречены монеты, попавшие в землю около 1696 и около 1700 года; есть клады, прямо связанные с Северной войной, датированные 1702-1703 годами.
    Уточнив даты захоронения кладов, историки получили возможность уловить закономерности захоронений, определить и объяснить исторические причины, вызвавшие массовое захоронение кладов в различные периоды.
    Нумизматы долго спорили между собой, как определять дату захоронения клада: какой отрезок времени прибавлять к дате самой поздней монеты клада и прибавлять ли вообще? Очевидно, должна быть разница для кладов, состоящих из привозных монет, и кладов монет отечественного производства.
    Для арабских или западноевропейских монет разрыв между поздней монетой клада и датой захоронения может составлять годы и десятилетия: ведь прежде чем стать кладом, монеты должны были проделать долгий и длинный путь от места их производства, какое-то время использоваться как местное средство обращения, дождаться, чтобы к одной монете прибавилась еще одна и еще одна - чтобы сумма монет стала кладом. Иногда покой монет, спрятанных в земле или в укромном месте, вскоре прерывался владельцем, и они вновь начинали свои странствия. Иногда этот покой оказывался долговечным, и монеты терпеливо ждали, когда их извлекут "из забвения" и они из сокровища превратятся в исторический источник.
    Для русских монет этот разрыв должен быть меньше. По нашим наблюдениям, во многих кладах он исчисляется несколькими месяцами, редко - годом.
    Систематизация и точная датировка клада - только первый шаг на пути исследователя. Далее следует составление топографии кладов - нанесение места находки на карты. Клады обретают новые качества: они показывают пути торговых караванов, отмечают наиболее оживленные населенные пункты и таким образом оказываются незаменимым источником для изучения экономической и социальной географии края. Далеко не все торговые пути древности были описаны в письменных источниках. Важнейший торговый путь из Волжской Булгарии к Киеву и в земли новгородских словен дальше на запад показали клады. По кладам историки проверили, как менялись времена для древних русских городов, расположенных к западу и северу от Москвы - Можайска, Звенигорода, Дмитрова и др. Время их расцвета приходится на XV - первую половину XVI века. И клады отмечают этот факт: мы встречаем здесь клады XV века, множество кладов XVI, а в XVII веке количество кладов заметно сокращается.
    По кладам можно судить и о таком важном явлении в социально-экономической жизни общества, как проникновение товарно - денежных отношений в деревню. Если раньше, в XV веке, основная масса кладов сосредоточивалась в городах, то в XVI-XVII веках они значительно чаще встречаются по деревням. Уже не торговые пути отмечают клады; они рассказывают о расширении торговли крестьян, о появлении денег в крестьянском хозяйстве. Топография кладов монет XVIII века показала иные процессы в жизни страны: повсеместное распространение и ведущую роль медных денег в широком обращении.
    Картографирование кладов на городской территории дает интересный материал по истории застройки города, освоения и заселения новых пространств, по социальной топографии. Некоторые находки, вроде клада вооружения XVI века из Ипатьевского переулка, помогли нам представить жителя этой части города - Великого посада - рядового служилого человека. А находка клада монет в Климентовском переулке рассказала об иной категории воинского человека на Руси - о стрельце, все интересы которого сосредоточивались вокруг ремесла, торговли, денег... Топография монетных находок, как видим, емкий и многогранный источник для изучения различных сторон жизни общества. Привычное представление о топографии кладов как главном свидетельстве при изучении торговых путей древности следует значительно расширить и углубить.
    Знакомясь с тем, как "читаются" клады, читатель мог заметить, что авторы постоянно употребляют выражения: "тысячи сопоставлений и сравнений монет", "тысячи взвешиваний", "десятки и сотни кладов"... Это не литературный прием и не преувеличение. В нумизматическом исследовании решающую роль играет массовый материал. Научную достоверность приобретают только те выводы, которые основываются на массовом материале. Клад предоставляет исследователю такой материал, и, чтобы он "заговорил", на помощь историку постоянно приходит статистика; многие задачи нумизматики и современной археологии решаются методами математики и естественных наук.
    Мы не будем здесь подробно говорить о значении кладов для изучения истории денежного обращения. Вся книга, по существу, посвящена этому. Принцип нумизматов: источник для исследователя - не монета, а клад. Лишь клад служит источником и критерием истины. Он корректирует показания письменных источников. Он сам является вещественным источником истории денежного обращения.
    И неожиданным выводом книги для читателя окажется, по-видимому, конец иллюзии о кладах как о несметных сокровищах. Даже такой огромный, с яркой историей город, как Москва, не порадовал кладами сказочного богатства. И само слово "клад" приобретает совершенно иное содержание - это сбережения жителей земли Московской, горожан и крестьян, людей, живущих одним днем, от одной покупки и продажи до другой. От этого открытия понятие "клад" не должно терять своего ореола значительности, просто меняется понятие ценности.

    Долгие тысячелетия хранит Московская земля "невостребованные" ценности истории. Клады самого далекого, неизвестного по летописям, "дописьменного" времени не раз обнаруживали археологи при раскопках городищ. Городок, городец, городище - так издавна называли на Руси старинные земляные крепости. Немало городищ оставили десятки веков интенсивной человеческой деятельности в Подмосковье, сохранились такие памятники и на территории современной Москвы.

    До сих пор на южной окраине столицы над широкими пойменными лугами Москвы-реки возвышается пирамидальный холм с валами и глубоким рвом. Через овраг напротив лежит старое село Дьяково, давшее имя и самому городищу. В народе этот древний памятник слыл прежде как Чертово городище: выбирая камень в осыпях холма, крестьяне не раз встречали "чертовы пальцы" - окаменелых моллюсков, нередко попадались и "громовые стрелы" - наконечники древних стрел.
    Дьяковское городище издавна привлекало к себе внимание археологов. В 60-х годах прошлого века здесь начал раскопки видный русский археолог Д. Я. Самоквасов. Первого исследователя ждала значительная удача - клад интереснейших бронзовых украшений (сводка, № 5 *). Массивная шейная гривна - гладкая, с проволочной обмоткой и напускными полыми бусами, витая гривна, пряжка в форме подковы с углублениями для эмали, браслеты, ажурная круглая пряжка - эти находки составили единый комплекс вещей. Любопытно, что среди предметов оказались также изогнутые и поломанные гривны и браслеты, явно предназначавшиеся для переливки, а также каменная литейная форма. Это, несомненно, свидетельствовало о том, что украшения изготовлялись на самом городище.

    Раскопки Самоквасова и его продолжателей показали, что городище у села Дьякова относится к раннежелезному веку - эпохе, когда люди начали добывать и обрабатывать железо, научились изготавливать железные орудия и оружие, отливать украшения из цветного металла (прекрасные образцы их оказались в дьяковском кладе). Археологи датируют этот длительный период в Подмосковье VII веком до нашей эры- VI -VII веками нашей эры. Наиболее поздний этап раннежелезного века в Подмосковье, уровень производства и быт того времени характеризовали находки на Дьяковском городище. Кстати, по этому памятнику вся археологическая культура "раннего железа" в междуречье Оки и Волги стала именоваться историками дьяковской.

    Раскопки городищ дьяковской культуры принесли науке значительные материалы. Ученые установили, что на каждом из городищ жил родовой коллектив от 50 до 200 человек, основным занятием которых было скотоводство, а подсобным - охота и рыболовство. Главным богатством, вне сомнения, был скот. Развитие скотоводства, освоение металла способствовали и развитию земледелия. Для защиты от врага и охраны имущества, значительную часть которого составлял скот, сооружались валы, рылись рвы, ставились ряды деревянного тына.
    Сложную систему древней фортификации проследили ученые при раскопках городища у поселка Щербинка на реке Пахре близ Подольска. За кольцевым валом и линиями частокола, на площадке холма - Большого кургана, как называют его местные жители,- археологи открыли следы длинного бревенчатого дома. Он имел внутренние перегородки, очаги в каждом из жилых помещений, хозяйственные ямы. Тысячами костей был насыщен культурный слой в поселке древних скотоводов, и наибольшее количество из них принадлежало домашним животным - лошади, свинье, крупному рогатому скоту. Из костей диких животных чаще встречались кости бобра и лося (интересна для Подмосковья также находка костей северного оленя). Дьяковцы были искусны в резьбе по кости. Один из древних художников оставил па городище резное изображение головы животного с чертами лошади и кабана (оно выполнено в стилизованной манере).

    Железный век к началу возникновения Щербинского городища полностью вступил в свои права. К западу от жилья археологи обнаружили металлургический комплекс и несомненно связанные с ним клады.
    Процесс получения железа был тогда весьма несовершенен. Сырьем служили болотные руды, встречавшиеся в обильном болотами Московском крае довольно часто. Сегодня эти руды, конечно, не имеют серьезного значения, но в эпоху средневековья они еще были основной сырьевой базой для черной металлургии. Болотная руда и древесный уголь засыпались в небольшой, сложенный из дикого камня и глины горн, имевший в стенках отверстия, в которые пропускались глиняные сопла. Через эти сопла в горн, плотно закрытый сверху, при помощи мехов нагнетался в течение всего процесса плавки воздух. Шел процесс горения угля и восстановления свободного железа из руды. Однако при тогдашних технических средствах температура в горне еще не достигала той высоты, при которой железо приходит в жидкое состояние и может свободно вытекать из печи. Оно оседало на дне горна в виде тестообразной массы, которая застывала по окончании топки в виде небольших пористых слитков, называвшихся позднее на Руси крицами. Крицу можно было вынуть, только разобрав горн. Поэтому для каждой плавки обязательно сооружался новый горн. Этот процесс получения железа условно называют сыродутным процессом, так как при нем в гори нагнетается "сырой", неподогретый воздух. Крица, полученная из сыродутного горна, естественно, еще не могла служить сырьем для кузнечных изделий - она имела пористую структуру. Крицу эту надо было предварительно хорошенько проковать.
    Теперь понятно, отчего железо в дьяковскую эпоху было дорогим материалом. Из него делали немногие, наиболее важные орудия, в большинстве случаев они сами служили для производства орудий труда.

    У основания древней разрушенной кузницы Щербинского городища на поверхности сильно прокаленной глины в большом количестве встречались крицы, кузнечные шлаки. Рядом с горном (не иначе в момент надвигавшейся опасности) и укрыл кузнец своеобразный "производственный" клад - железные клещи, косу-горбушу и втулку. Неподалеку оказалось еще три клада - каждый из груды массивных железных колец (№ 11). В одном из кладов было 13 колец с заостренными концами, свернутых в полтора-два с половиной витка, а в двух остальных - по 6 таких же спиральных колец диаметром 10-12 см. Железные кольца - по тому времени немалую ценность, продукцию, полученную тяжелым трудом, - мастер укрыл "на время" в середине I тысячелетия нашей эры, но вновь открылись они людям лишь спустя 15 веков.

    Летом 1964 года, когда уже завершались трехлетние исследования Щербинского городища, проводившиеся Московской экспедицией Института археологии Академии наук СССР под руководством А. Ф. Дубынина и И. Г. Розенфельдт, на самом краю площадки - уже за пределами оборонительной системы - археологи обнаружили наибольший из кладов. В нем оказалось 130 вещей из цветного металла (№ 10). В этом наборе украшений имелись височные подвески, спиральные браслеты, медные бляшки-"скорлупки", бляхи с зернью, а также стеклянные, с тончайшей золотой фольгой внутри бусы. Комплекс украшений из этого клада III-IV веков нашей эры позволяет представить себе убор женщины - верхнюю головную повязку, венец из ажурных блях, располагавшийся ниже венчик из ремешка с нанизанными спиральками и подвесками на висках, а также костюм с нашитыми позолоченными бусами и бисером. Нарядный убор с многочисленными бронзовыми и стеклянными украшениями отливал червонным цветом золота. Встретилась в кладе и бытовая, но крайне важная для исследователей находка - глиняный грузик, по форме напоминающий катушку. Несколько поколений археологов спорят о назначении этого весьма характерного для дьяковской культуры предмета. Веретенное пряслице? Культовый предмет? На грузике из щербинского клада по краям внутреннего канала заметны ясные признаки стертости от нитей: вместе с украшениями пряха укрыла и дорогую ей обиходную вещь. Из седой дали веков дошел до нас этот праздничный убор, но подобные вещи еще сравнительно недавно этнографы наблюдали у народов Поволжья - мордвы, мари, и это чрезвычайно важно для исследователей этнической истории Московского края.

    Территория будущей Москвы и Подмосковья в эпоху "раннего железа" была заселена довольно плотно. Около десятка древних го- родищ известно археологам лишь в черте самой столицы. Такие поселения возникали буквально на каждом удобном для крепости речном мысу. Интересный эксперимент провели в 20-х годах нашего века ученый-археолог, ныне член-корреспондент Академии наук СССР А. В. Арциховский и краевед В. И. Горохов. Ученый выбрал на карте-двухверстке подходящий топографический пункт на реке Москве - у села Троицы в Можайском районе, а краевед провел здесь археологические поиски и в намеченном месте действительно обнаружил неизвестное до того городище дьяковского типа. Минуло три десятилетия, прежде чем на этом открытом по карте городище были развернуты раскопки. Археологов "подтолкнули" гидростроители. Новое, Можайское море должно было вплотную подойти к самому подножию Троицкого городища. Вот почему в 1956-1960 годах экспедиция Института археологии под руководством А. Ф. Дубынина произвела почти полное исследование памятника. Было раскопано 94 процента всей площади, и при таком "сплошном" вскрытии обнаружились важные для истории клады.

    Хронологически самым ранним из троицких кладов явился комплекс железных наконечников стрел (№ 6). Клад нашли в виде отдельного, спекшегося в ком куска железа, однако после бережной расчистки реставраторам удалось выделить из него 12 наконечников стрел. Форма большинства стрел напоминает удлиненный плоский листок (с черешком) и весьма отличается от множества железных наконечников, найденных на городищах в междуречье Москвы, Верхней Оки и Волги. Интересные результаты дало металлографическое исследование находок. Структурный анализ показал: перо этих стрел сварено пз двух полос металла - железной и стальной, причем сварка произведена столь качественно, что сварочный шов прослеживается только на д микроструктуре по мелким включениям шлака. Не только своеобразная форма и размер, но и технология изготовления отличают стрелы от других железных предметов, найденных на городище Троица. Ученые и прежде предполагали, что в последние века до нашей эры наконечники стрел использовались в качестве меновой единицы. Сравнительное исследование троицкого клада, произведенное археологом X. И. Крис, показало, что наконечники были предметом импорта и поступили скорее всего из района Среднего Дона. Этот клад оказался чрезвычайно ва-

жен и для установления даты возникновения Троицкого городища - IV-III века до нашей эры.
    В начале жизни на городище его обитатели располагали не очень большим числом железных вещей и старались получить их "на стороне". Однако уже в первых веках нашей эры здесь безусловно существовало свое железоделательное производство. Об этом говорят находки криц и шлаков, кувалды для обработки железа.
    Как и на описанном уже выше Щербинском городище, в Троице были открыты кузнечные клады - два комплекса железных спиральных колец (37 и 13 экземпляров), тщательно укрытые в земле топор-кельт и серп (№ 7, 8). В середине I тысячелетия нашей эры на городище уже была и меднолитейная мастерская. Здесь в обилии обнаружены шлаки, тигли, где плавился металл, и льячки - ложечки, которыми он разливался в формы. Найдены были и сами формы. А изделия ювелира-литейщика оказались в кладе. Не в жилище и не у мастерской спрятали эти вещи - они были завернуты в ткань и брошены в оборонительный ров с водой. По-видимому, времени закапывать ценности у владельца уже не оставалось. При падении узел развернулся, и часть вещей рассыпалась.
    42 предмета найдено во рву, и все они ярко характеризуют мастерство литейщика. Изяществом формы отличаются шейные гривны, звенящая подвеска со щитом из треугольников зерни, бубенчики на цепочке, нашивные бляшки. Особый интерес у специалистов вызывает медная поясная накладка, покрытая точечным орнаментом. На пластинке четко прослеживаются контуры человеческой фигуры с воздетыми руками - так, по мнению авторов раскопок, изображали древнее божество плодородия (культ, связанный с возникновением земледелия). Часть предметов была намеренно сломана и смята с тем, чтобы вещи занимали меньше места и вошли в тигель, а одна из гривен даже свернута в трубочку.

    Былой владелец .клада вещей - литейщик Троицкого городища - не располагал местным сырьем. Медь приходила к мастеру издалека в виде лома или целых вещей, требовавших переплавки. Это подтвердил и химический анализ цветного металла из клада: в сплаве преобладали сложные медно-оловянно-свинцовистые составы. Некоторые предметы были сделаны из смешанных сложных сплавов, возникших от переплавки бронзовых и латунных предметов. Металл изделий оказался неоднороден и происходил, по крайней мере, из трех рудных источников - с Урала, с юга, с запада. Так, наряду с изделиями местного производства в кладе выявились и привозные вещи. Предметы импорта на городище приходили, конечно, через посредников - иногда из весьма далеких территорий.
    Население дьяковских городищ участвовало в торговых отношениях с сарматами, господствовавшими в Причерноморье в первых веках нашей эры, с Прибалтикой, Прикамьем. Одна из интереснейших находок в Троице - фибула (застежка плаща) с латинской надписью "avcissa",- как полагают специалисты, поступила из прирейнских галльских земель через города Северного Причерноморья. Античные авторы в те времена были осведомлены о лесных племенах. Свидетельством тому является "Географическое руководство" александрийского грека Клавдия Птоломея, появившееся около 150 года нашей эры. В своей книге Птоломей приводит, например, довольно точные сведения о месте впадения Камы в Волгу.
    Не раз встречались в земле Москвы и Подмосковья и монеты античного мира. Так, в Измайловском лесу Москвы известны находки хорошо датированных серебряных монет парфянского царя Арсака II (123 год до нашей эры) и римского императора Гордиана III (238-244 годы нашей эры). Римские монеты были найдены в селах Быково и Михайловская слобода Раменского района, вблизи деревни Бушарино Звенигородского района. Монеты, проникавшие с юга на Московскую землю, вероятно, также служили сырьем для отливки украшений. Основным предметом торгового обмена на монеты и металлические вещи, дошедшие до наших дней в кладах, скорее всего была пушнина. Нет сомнения, что мех бобра и куницы, лисицы и медведя, выдры и ласки из лесов Москворечья высоко ценился на юге.
    И все же ученым известно весьма скромное число античных монет в Подмосковье: большинство их, вероятно, ушло на переплав.
    Понадобились долгие века исторического развития - почти полтысячелетия, чтобы монеты заняли прочное место в экономике тогдашнего населения Московской земли.

    Необычным оказался этот майский день 1972 года для тракториста совхоза "Занарский" Серпуховского района Николая Юдина. Лишь из книг да по дедовским легендам знал он прежде о существовании древних кладов - и вот, поднимая целину на Клейменовском бугре, неподалеку от берега Нары, неожиданно "выпахал" клад. На отвороте свежей земли длинной блестящей россыпью лежали тонкие серебряные кружки с неизвестными письменами. Осмотрев тщательно место, тракторист собрал 227 монет. Тут же был и полуистлевший берестяной сверток, в котором, судя но всему, когда-то укрыли клад (№ 27).

    Монеты были переданы в Государственный Исторический музей, где специалист по восточной нумизматике С. А. Янина определила принадлежность их среднеазиатскому государству Саманидов, столицей которого была Бухара. Клейменовский клад - недавняя находка восточных монет в Подмосковье, но хронологически - конец X века - это один из наиболее поздних арабских монетных кладов, зарытых в древности на торговом пути.
    Мелководная сегодня Нара, приток Оки, в те времена была доступна для груженных товарами из далеких земель парусных ладей, которые причаливали и к ее берегам. В IX-X веках из Арабского халифата и государств на его территории расходилась огромная масса монетного серебра, необходимого для оживленной торговли восточных купцов в Азии, Северной Африке, Европе.

    Пятнадцать кладов арабских монет - дирхемов зарегистрировано в Москве и Подмосковье, и все они найдены на реке Оке и в ее бассейне, на старых водных путях.
    Дирхем - так арабы произносили заимствованное у греков название "драхма". Этим словом они называли тонкую серебряную монету диаметром 2 - 2,5 см. На ней не было изображения правителя, обе стороны монеты покрывали надписи - благочестивые изречения, имя правителя, место и год чеканки по хиджре. От сложного шрифта - письма куфи, созданного в иракских городах Ал-Куфа и Ал-Басра, центрах арабской учености, и произошло название таких монет - куфические.
    Монеты халифов различных династий - Омайядов, Аббасидов, Тахиридов, чеканенные на протяжении столетий в Багдаде и Самарканде, в Ал-Куфе и Исфагане, во многих других городах Ближнего Востока и Северной Азии, оказались в кладах, найденных на территории современной Московской области.

    Из школьного, самого начального курса истории мы знаем о древнем торговом пути "из варяг в греки". У археологов, однако, есть все основания полагать, что этот знаменитый днепровский путь стал играть значительную роль в торговле позже, чем волжский.
    С конца VIII века на огромной территории от Волги до Балтики и далее в Северную Европу, вплоть до Исландии распространились куфические дирхемы. По большим и малым рекам среди лесов Приокья и Москворечья проплывали парусные караваны, проходила торговая дорога с Востока на Запад.
    Восточные купцы, торговавшие со славянами и другими жившими здесь племенами, оставили описания своих путешествий. И вот у путешественника Гардизи в сочинении XI века "Краса повествований" отмечено, что русы "не продают товара иначе, как за чеканенные дирхемы". Что ж, это было естественно. Русь не имела собственных месторождений серебра и могла получить этот драгоценный металл лишь в результате торговли или как военную добычу. Находки кладов подтверждают, что огромная масса восточных монет оседала на территории Древней Руси, что несомненно способствовало развитию денежного обращения.
    Арабский путешественник Ибн-Фадлан, побывавший в Булгаре на Волге в 921-922 годах, рассказывал о русах, которые, накопив десять тысяч дирхемов, дарили женам своим по серебряному монисту. Так что на шее иной из них, удивлялся араб, бывает много рядов монист. И действительно, на Руси известны находки огромного количества дирхемов в кладах. Колоссальный клад арабских монет обнаружен в XIX веке близ Великих Лук. При земляных работах в обнажении крутого берега реки Ловать неожиданно вывалился большой котел, наполненный серебряными монетами. Он покатился в реку, и немало монет при этом было потеряно. Однако и остаток клада оказался весьма значителен: он весил свыше 100 кг. Это были монеты X века, чеканенные с 924 по 977 год. Велик был и клад, найденный на Оке у Мурома: в двух медных кувшинах содержалось 11 тысяч дирхемов VIII-X веков общим весом около 42 кг.
    В бассейне Оки в пределах современной Московской области, правда, столь больших кладов ученые не знают. Впрочем, многие клады, найденные в XIX веке, разошлись по рукам коллекционеров, не оставив следа в нумизматической литературе. Однако и те клады, что зафиксированы учеными, свидетельствуют о существовании обширной торговли с Востоком с конца VIII по начало XI века. Многочисленные находки дирхемов помогают в точном определении времени торговых сношений, потому что восточные монеты перечеканивались с каждой переменой в правлении, и деньги с именем и титулом нового правителя скоро вытесняли из обращения прежние.
    По времени монет в окских кладах можно судить о годах утверждения далеких династий, о периодах подъема и упадка, о политической истории стран халифата. Так, монеты Сафаридов датируются 873- 907 годами, а правила династия в 867-909 годы. Годы правления Зийяридов - 928-1042, но чеканились их монеты лишь в 966-983 годах. Начало и конец правления и Аббасидов и Саманидов представлены большим количеством дирхемов.
    На серебряных куфических дирхемах обозначено их денежное достоинство - дирхем. При торге люди обращали внимание лишь на вес и качество серебра. Древние письменные источники донесли до нас целый ряд названий арабских монет, бытовавших на Руси. Обычные дирхемы именовались куны - возможно, как воспоминание еще о римских монетах (от латинского cunes - кованый). Название "резана" относилось к резаным дирхемам. Для еще более мелких платежей монеты резались на веверицы (такие обрубки отмечены в кладах из села Баскача на Оке). Кроме того, дирхемы высокопробного серебра обозначались как ногаты - от арабского слова "нагд", т. е. хорошая, отборная монета.
    В целом денежная весовая система во времена обращения дирхема складывалась как соотношение: 20 ногат = 25 кун = 50 резан - 150 вевериц = гривна кун. Гривна кун - наиболее крупная расчетная единица серебра - венчала эту систему.
    Несомненно, что монетные клады дирхемов IX-X веков остались не только памятниками экономических отношений славян с Востоком, но и, по убеждению современных нумизматов, были "слепком местного денежного обращения".
    Как ценилась гривна кун на Руси? Важнейший исторический документ - "Русская правда", сборник законов, применявшихся на Руси в XI-XIII веках,- сохранил подробный перечень "штрафов", что позволяет представить себе конкретное денежное значение гривны кун. За угон коня ("если тот с пятном") виновный должен был уплатить 3 гривны, а за коня смерда - 2 гривны. Кобыла оценивалась в 60 резан, вол - в гривну, корова - в 40 резан, телка - в 15 резан, голубь и курица - в 8 кун и т. д. А как оценивалась жизнь человека? За убийство купца и княжеского дружинника платили 40 гривен, а смерда или холопа - 5 гривен в том случае, если не мстил "брат за брата, или сын за отца, или сын брата, или сын сестры", т. е. если некому было отомстить.
    Что продавали славяне за арабское серебро? Известный арабский географ, перс по происхождению, Ибн-Хордадбех сообщал в "Книге путей государств" (около 846 года) о дорогих мехах, тканях, свинце и олове, оружии высокого качества. "Клинки и мечи у них таковы,- говорилось в арабском сочинении "Пределы мира",- что можно согнуть их вдвое, но как только отводится рука, они принимают прежнюю форму". Во времена Святослава, в 969 году, "Повесть временных лет" отмечает, что из Руси шли меха, мед и "челядь" (пленные рабы). "Самым великолепным украшением (считаются) у них (русов) зеленые бусы из той керамики, которая бывает на кораблях,- вспоминал Ибы-Фадлан,-они покупают такие бусы за дирхем и нанизывают их как ожерелья для своих жен". За дирхем на Руси можно было купить кунью шкурку, а беличью даже за пол дирхема. По данным Ибн-Хордадбеха, самый дорогой раб стоил около 300 дирхемов. А в число предметов арабского экспорта кроме серебра входили драгоценные камни. Вместе с дирхемами IX - рубежа X века в подмосковном каширском кладе найден, например, перстень с изумрудом ("зюмурруд" -называли этот камень арабы). Кстати, наш язык доныне сохранил явственные свидетельства того, что со многими драгоценными камнями Русь познакомили арабы. Достаточно сравнить слова "алмаз" и арабское "алмас", "топаз" ("тубас"), "яшма" ("яшме") и др.
    В окских кладах Подмосковья вместе с куфическими дирхемами не однажды находили интересные вещи - древние подвески и серьги, бляшки и шейные гривны - прекрасные серебряные украшения. Сами арабские монеты, попав в Восточную Европу, не всегда сохраняли чисто монетное значение и приобретали подчас характер драгоценного металла.
    Чужеземные монеты использовались и как подвески в ожерельях: подобные сочетания с сердоликовыми и хрустальными бусами встречены в многочисленных женских погребениях славянских курганов IX-XI веков.
    Все эти факты свидетельствуют против старой теории о том, что странствующие арабы якобы всего лишь провозили куфическое серебро в Европу через Русь, иногда оставляя "его по пути в виде кладов. Конечно, отдельные восточные купцы могли совершать самостоятельные дальние путешествия. Но столь же ясно, что основным дальнейшим поставщиком восточных монет - транзитом - на Запад являлась Русь.

    Свыше 700 находок кладов дирхемов зарегистрировано на европейской территории СССР. Монеты, серебро и изделия из него широко вошли тогда в славянский быт. Наиоолее уоедительно подтверждает это зарайский клад, найденный близ села Железницы на реке Осетре, притоке Оки, на самом стыке сегодняшних Московской и Рязанской областей (№ 28).
    Клад серебра весом более трех фунтов был обнаружен в 1855 году близ Зарайска, а вскоре местный купец А. П. Бахрушин, всерьез интересовавшийся прошлым, передал находку в Московское общество истории и древностей российских. Ныне эти прекрасные вещи украшают Государственный Исторический музей в Москве.
    В железницком кладе оказалось 258 куфических, в основном аббасидскпх, дирхемов второй половины IX века и вместе с ними самые различные серебряные украшения: две шейные гривны, шесть браслетов, пять серег, восемь височных колец.
    Великолепна одна из находок - серебряный литой наконечник поясного ремня. На его позолоченной поверхности выступает рельефная композиция: цветущее дерево с широким корневищем, лань, поедающая листья с этого дерева, и лев, изготовившийся к нападению на лань. Искусствоведы единодушно включают этот рельеф в число лучших образцов восточного, возможно иранского, импорта.
    Чрезвычайный нумизматический интерес в кладе представляют гривны - шейные обручи из круглой, местами с винтообразной нарезкой проволоки и застежками в виде гриба, продевавшегося в петлю. Исследователи А. В. Орешников, а вслед за ним А. В. Арциховский сделали вывод, что гривны эти служили денежными знаками.

    Для археологов важнейшими из находок в комплексе зарайского клада явились височные кольца с семью и пятью лучевыми концами и орнаментом в виде ложной зерни. Позднее, к XI веку, форма этих украшений стала традиционной для славянского племени радимичей. Близка она и родственным им вятичам.

    Имена этих славянских племен известны нам по древнерусской "Повести временных лет". Летописец XII века связывал их названия с именами легендарных братьев - предводителей славян Радима и Вятко и сообщал, что радимичи располагались на реке Соже, а Вятко с родом своим на Оке. У женщин каждого племени Древней Руси были тогда свои традиционные украшения - височные кольца. И когда выдающийся русский археолог А. А. Спицын в конце XIX века отметил находки колец на карте, подтвердилась истинность сообщений "Повести временных лет". В курганах на реке Соже были погребены женщины в уборе с семилучевыми кольцами, а в бассейне верхней Оки и на Москве-реке оказались семилопастные кольца вятичей. Вятичи, которые жили непосредственно на территории будущей Москвы, а затем стали первыми горожанами-москвичами, оставили клады в историческом ядре столицы.
    По мнению языковедов, имя "вятичи" произошло от древнего, известного еще римлянам названия славян "венто", из которого приставкой характерного суффикса получилось "вентичи", а затем "вятичи".
    В IX веке вятичи начали платить дань могущественной волжской державе хазар. Знаменитый славянский полководец древности киевский князь Святослав разгромил Хазарскую державу. Под 964 годом "Повесть временных лет" рассказывала, как "пришел (Святослав) и говорит вятичам - кому дань даете". Они же отвечали: "хазарам по шелягу от рала даем". ("Шеляг", иначе "шеленг",- слово того же древнего происхождения, что и английское "шиллинг".) Историкам здесь важны сведения о взимании дани от "рала" ("сохи"), что подтверждает земледельческий характер края. Для нумизматов же драгоценны сообщения о денежном обращении у вятичей, о расчетах монетами.
    Князь Святослав победил вятичей и "дань на них возложил". Однако вятичи не сложили оружия, и преемникам Святослава пришлось еще немало воевать с ними. В то же время в составе русских дружин воинственные вятичи неоднократно участвовали в походах на Византию. Известия XI века рисуют вятичей обособленным племенем, отделенным от других восточнославянских племен лесными дебрями. Вспомним, что в XII веке леса еще были столь густы, что, например, в 1175 году, во время княжеской распри, два войска, шедших друг против друга - одно из Москвы, другое из Владимира,- заблудились в чащобах и счастливо "минустася в лесах", т. е. разминулись без битвы. Известный военными доблестями князь Владимир Мономах рассказывал в своем "Поучении детям" о переходе через землю вятичей в конце XI века как об особой удаче. Интересно и другое место в том же "Поучении", где Мономах сообщал о двух зимних походах в "вятичи" против старейшины Ходоты и его сына. Князьям из рода Рюриковичей вятичи в XI веке не подчинялись.

    С экономической и политической историей вятичей связаны находки куфических дирхемов и кладов украшений на территории Москвы. Письменные источники и археологические памятники свидетельствуют, что в начале II тысячелетия нашей эры у вятичей происходил распад патриархально-родового строя, выделялась феодальная верхушка. На вершинах холмов - береговых мысов появились городища, укрепленные земляными валами и рвами, бревенчатыми стенами. В этих крепостях спокойней работалось мастерам: ремесло уже отделилось от земледелия, и центрами его становились поселки на речных путях, где легче было сбывать продукцию.
    Целый ряд удобно расположенных в земле вятичей поселений в это время становились ремесленно-торговыми центрами. В XII веке летописи упоминали уже до двух десятков городов, находившихся в земле вятичей, в том числе Коломну, Трубеч, Воротынск, Масальск, Рязань, Козельск, прославившийся впоследствии героическим сопротивлением татарам. Одним из таких центров, возникших на месте старого поселения вятичей, и была Москва.
    В изучении истории города неоспорима важность кладов. Пристальное внимание нумизматов и историков в XIX веке привлекла находка клада в центре Москвы, вблизи Кремля, в устье ручья Черторый, где ныне бассейн "Москва" (№ 14).
    В 1837-1838 годах здесь на береговом взгорье при закладке фундамента огромного храма Христа Спасителя на 5-метровой глубине строители обнаружили клад куфических дирхемов. Два из них, лучшей сохранности, получили четкое определение: это оказались тахиридский дирхем с именем владетеля Мухаммеда и халифа Мустаин-Биллаха из города Мерв (ныне г. Мары), 862 года, и аббасидский - халифа Мутазз-Биллаха из города Двина, 866 года (монеты, таким образом, были чеканены на территории Туркмении и Армении, находившихся тогда под властью Арабского халифата).
    Дирхемы того же времени в первой половине XIX века найдены также ниже по течению Москвы-реки, у Симонова монастыря (№ 15).
    Третий куфический клад монет IX-X веков встречен у села Коренева, в ближнем Подмосковье (№ 26).
    Может быть, эти клады были спрятаны в безлюдном месте, вдали от известных тогдашних поселений? Более чем сомнительно, отвечают нумизматы. Существовала определенная закономерность в размещении монетных кладов у древних поселений.
    "Клады с куфическими монетами в большинстве случаев довольно определенно обозначают места древнейших поселков и своим числом отчасти указывают на сравнительную густоту древних поселений, существовавших в разных областях древней Руси в эпоху торговых сношений с арабами", - писал еще в конце XIX века А. И. Черепшш.
    Еще более утвердительно отвечают на этот вопрос современные советские и иностранные исследователи. Финский ученый Хельмер Сальмо и швед М. Стсибергер, польский историк Р. Керсновский, советский нумизмат В. М. Потин пришли к единодушному выводу: распространение кладов совпадало с местами тогдашних поселений. Так, в Чехии, где проведено детальное картографирование находок, из 214 кладов лишь 10 пока не увязано с древними населенными пунктами.
    Не раз бывало, что время почти стирало следы первых береговых поселений - их смывали весенние разливы, уничтожали пахота и последующее многовековое строительство, и тогда свидетельством глубокой древности заселения этой территории оставались лишь клады.
    Более ста лет назад нумизмат В. В. Григорьев, придававший огромное значение изучению кладов арабских монет, найденных на территории Восточной Европы, справедливо заметил: "Подземные сокровища эти могут служить краеугольным камнем древнейшей истории нашего отечества. Эти современники VII, VIII, IX, X и XI веков, над которыми невидимо пролетело тысячелетие, для которых десять столетий прошли как десять минут и которые выходят к нам из гробов свидетельствовать истину, не прибавляя, не убавляя ни единого слова; современники, сохранившие всю свою свежесть, которые мы можем разглядеть, ощупать, которые позволяют нам убедиться всеми чувствами, что они существенность, действительность, истина, а не призрак, не миф, не сказка, не анахронизм, не описка переписчика, не вставка позднейшего компилятора!"
    Арабские монеты - достоверный и важный памятник исконных отношений Руси с восточными соседями, в особенности со среднеазиатскими культурными центрами.

    Исследование кладов со всей очевидностью показало, что с конца 30-х годов X века на Арабском Востоке начался серебряный кризис, вызванный истощением рудников. Средний вес монет становился все более низким. К концу X века серебряную монету в странах Востока стали заменять золотой и медной. Однако на Руси эти металлы как деньги не получили хождения, единственным средством обращения по-прежнему оставалось серебро, которое начало поступать из Западной Европы. В XI веке западноевропейские монеты - денарии - хлынули на русскую территорию по давнему торговому пути, но теперь в обратном направлении.
    Яркой иллюстрацией этого процесса стал клад первой половины XI века, обнаруженный в середине XIX века под Звенигородом (всего в Восточной Европе зафиксировано около 400 кладов и отдельных западных монет). В кладе оказалось около тысячи германских и английских монет, чеканенных в Меце и Кельне, Вюрцбурге и Страсбурге, на многих других дворах (№ 34).
    Европейские монеты того же времени и происхождения - английские и германские - встречались в подмосковных славянских курганах в Болшеве, Давыдове и Колоколове.
    Монеты находились в обращении, и теперь становится понятней, отчего вятичи платили дань шелягами (шиллингами). В более поздних письменных источниках можно встретить и другие искаженные названия западноевропейских монет (например, "пенязь" - от немецкого "пфенниг").
    Клады и отдельные экземпляры древних чужестранных монет, найденные в Москве и Подмосковье, представляют драгоценный источник для изучения начальной истории поселений.

    "Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти" - так начиналось одно из старинных народных сказаний о начале Москвы. "Были на этом месте села красные, хорошие",- продолжалось далее в сказании. Эти села - округа летописного городка - оставили многочисленные языческие могильники: у вятичей долго держался обычай погребения в курганах, даже спустя столетия после принятия христианства. До сих пор в лесах и парках Москвы, на окраинах и в зеленой зоне по берегам рек сохранились группы этих округлых насыпей, возраст которых 7-9 веков. Значительное количество курганов раскопано московскими археологами. Академик Б. А. Рыбаков, изучая древнерусское ремесло, выделил по курганным находкам четыре замкнутых района Подмосковья, где были найдены украшения вятичей - височные кольца с семью лопастями, сделанные в одной литейной форме, т. е. работы одного мастера-ювелира.
    В один из этих районов издревле входила и Москва, которая являлась местным центром, снабжавшим своей продукцией окрестное население. По материалам раскопок можно судить о постепенном складывании рынка, т. е. о том, как город экономически объединял округу.
    Среди украшений вятичанок в подмосковных курганах нередки изделия городских ювелиров - браслеты со сложным чеканным орнаментом, кресты и образки, височные кольца, на лопастях которых прочерчен затейливый, так называемый "книжный" орнамент, характерный для заглавных букв рукописных книг.
    Племя вятичей, или, точнее, вятический племенной союз, в представлении археологов непременно ассоциируется с семилопастными височными кольцами, наиболее ранняя исходная форма которых, как мы уже узнали, оказалась в зарайском кладе IX века. На протяжении долгого времени эти изящные украшения еще входили в традиционный племенной убор, сохранивший вплоть до XIII века многие черты древней самобытности. Наборы из нескольких колец (до 6-7) и шейные гривны обычны в курганах: женщин хоронили в подвенечном наряде, со всеми украшениями. Несравненно реже попадались археологам подобные вещи при раскопках поселений: ведь праздничные кольца не часто надевали и, конечно, старались не терять.
    Уникальные находки вятических украшений были сделаны в Московском Кремле 130 лет назад, однако до недавнего времени они вызывали самые противоречивые толкования ученых. Между тем происхождение этих вещей имеет исключительную важность для изучения начального периода Кремля (№ 1).
    Каталог отделения "доисторических древностей" Московского публичного музея (Румянцевского) указывал, что "при совершении фундамента под Дворец (Большой Кремлевский) в 1844 году найдены два шейных серебряных обруча, витых с плоскими концами, загнутых в трубочки", и там же "два серебряных лапчатых украшения с кольцами, обыкновенно принимаемые за серьги и состоящие из прорезных пластин, с нарезкою, мера 2 вершка". Таково первоначальное описание гривен и семилоиастных височных колец, датируемых XII веком.
    Как ни странно, однако сначала кремлевские находки не слишком заинтересовали московских историков. Лишь спустя несколько десятилетий, выступая на археологическом съезде, И. Е. Забелин обратил внимание на то, что они и "по достоинству металла и по своей величине и массивности выходят из ряда всех таких же предметов, какие доселе были открыты в курганах Московской области, что может указывать на особое богатство и знатность древних обитателей Кремлевской береговой горы".
    Но каким же образом все-таки набор шейных гривен и височных колец оказался в недрах Кремля? Известный исследователь отечественных древностей А. А. Сшгцын, а впоследствии и другие археологи предполагали, что эти предметы могли происходить из "сглаженного кургана", насыпь которого была снесена при планировке местности, возможно при устройстве крепости 1156 года. Такова была гипотеза, основывавшаяся на событиях летописной истории Московского Кремля.

    Находка украшений вятичей приводилась как главный аргумент того, что Боровицкий мыс не был заселен до середины XII века - времени сооружения первого летописного града, что здесь существовал лишь курганный могильник.

    Ранние летописи застали Москву уже владением суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого. Вспомним первое упоминание о Москве в Ипатьевской летописи. "Приди ко мне, брате, в Москов!"-приглашал Гюрги (Юрий) своего союзника, черниговского князя Святослава. Встреча состоялась в пятницу 4 апреля 1147 года. Такова дата условного, "летописного", рождения Москвы. На другой день после приезда гостя было устроено обильное пиршество (по образному выражению летописи - "обед силен"), а затем, обменявшись дарами и договорившись о новом союзе, князья разъехались.
    В тревожную пору феодальной раздробленности, когда враг грозил постоянно, положение Москвы у южных границ Ростово-Суздальского княжества делало ее важным стратегическим пунктом. Не удивительно поэтому, что вскоре под 1156 годом Тверская летопись сообщала: "Заложи князь Юрий Володимерович, град Москву на устниже Неглинны, выше реки Аузы".
    Заложить "град" на языке того времени означало построить крепость. Кстати, сооружался этот "град", видимо, лишь по распоряжению Юрия Долгорукого, но не им самим (князь тогда находился на киевском "столе"), а скорее всего его сыном Андреем Юрьевичем Боголюбским.
    Скупы, немногословны известия древних летописей. Зато археологические исследования последних десятилетий в Москве дали важные вещественные факты, "приоткрыли" долетописные тайны, объяснили и древнюю находку вятических украшений.
    Исключительно интересные археологические материалы принесли раскопки в западной части Кремля, где ныне Кремлевский Дворец съездов. Замечательные открытия были сделаны при архитектурно-археологических наблюдениях на Боровицком мысу. Сегодня мы располагаем, казалось бы, бесследно исчезнувшими сведениями о древней топографии поселения, об истории его застройки, изменявшейся на протяжении многих веков, о развитии ремесла, занятиях, вкусах простого городского люда - самых первых москвичей. Драгоценная для истории Кремля находка была сделана археологом Н. С. Шеляпиной в шурфе у стен Оружейной палаты. Это свинцовая "вислая", т. е. привешивавшаяся к грамоте, печать. Сургуч на Руси появился лишь в конце XVII века, а до него такими "буллами" удостоверялась подлинность документа. На лицевой стороне печати традиционная эмблема церкви - изображение богоматери, а на обороте архангел - эмблема княжеской власти. Это значит, что печать принадлежала церковному иерарху, епархия которого находилась в пределах княжества; покровителем же княжества считался изображенный архангел.
    Изучение стилистических и технических особенностей печати позволило члену-корреспонденту Академии наук СССР В. Л. Янину отнести ее ко времени княжения в Киеве Святополка Изяславовича, с наиболее вероятной датой - 1093-1096 годы. Значит, именно киевляне - официальные посланцы или торговые люди - успели побывать с этой грамотой в Москве еще до ее "летописного" рождения.
    Выходит, крепость 1156 года была построена в уже сложившемся поселении? Но была ли эта крепость первой в Москве? Существовало ли прежде поселение без укрепленного детинца? Конечно, нет. И вот при археологических наблюдениях у Большого Кремлевского дворца, т. е близ места находки украшений вятичей, у крутизны Боровицкого мыса был зафиксирован древний ров. Судя по находкам на его дне, во времена Долгорукого он был засыпан. Размеры рва - ширина 16-18 м, глубина около 5м - и форма в виде вытянутого, опрокинутого вершиной вниз треугольника - очень обычны для укреплений XI - начала XII века. Этот ров и защищал древнейший град, неизвестный прежде по летописям. Как показали раскопки, к нему с севера по реке Неглинной и с востока по реке Москве примыкали посады с ремесленно-торговым населением.
    Кто же этнически составлял древнейшее население Москвы? Несомненно, первыми москвичами были славяне-вятичи: женщины только этого племени носили семилопастные височные кольца. Такие традиционные украшения XII века встречены и в курганах на территории Москвы, и в самом граде. Семилопастные медные кольца и их обломки - лопасти и дужки - не раз отмечались при новых исследованиях.
    А как же серебряные вещи, с которых начался наш рассказ? Вся сумма фактов и наблюдений позволяет видеть в нем древний клад. С волнением рассматривали мы в фондах Исторического музея массивные витые гривны и тонкие ажурные колечки - вещи, которые являются ровесниками великого города. По сути дела, с них началось археологическое изучение Москвы.
    Возвратившись к судьбе этих вещей, мы обнаружили забытую, но весьма существенную деталь. Оказывается, в комплексе с украшениями была найдена "большая разложистая чаша с пробитыми и проржавленными краями" - так характеризует ее старая музейная опись. Широкая и низкая чаша - диаметр ее 28 см, высота 12 см - никак не вяжется с курганными погребальными предметами, но зато вполне

характерна для быта феодального града. Как вид древней столовой посуды, металлические чаши хорошо известны по письменным источникам XII века (там упоминаются крупного размера "чаши велики"). Само слово "чаша" относилось и к большой чаше, из которой на пирах разливалось вино, и к мелкой, из которой пили.
    История древнейших русских кладов знает целый ряд великолепных находок украшений, лежавших в чашах. Вместе с тем в курганах вятичей чаши не встречены ни разу. Так что сосуд этот, видимо, был вместилищем клада серебра, высокую пробу которого совсем недавно удостоверила экспертиза наших ювелиров.

    Крепость XII века, в центре которой спрятали клад, занимала исключительно удобное географическое положение: она находилась на пересечении путей из южной Руси (Чернигова, Киева) в северную (Владимир, Ростов), из Новгородской земли в Рязанскую.
    Следя по письменным источникам за историей Москвы, мы прежде всего находим ее имя в рассказах о междоусобицах: здесь встречают союзников и отражают врагов, идущих с юга; здесь исходный пункт военных операций суздальско-владимирских князей, место сбора их войск.
    XII век на Руси - время бесконечных усобиц и непрерывных княжеских раздоров. "Сеялись и возрастали междоусобицы... Жизнь людей в княжеских ссорах прекращалася и в русской земле редко веселие земледельцев раздавалося, но часто каркали вороны, деля между собой трупы,- со скорбью писал автор "Слова о полку Игореве".
    В 1177 году на Москву напал рязанский князь, узнаем из Лаврентьевской летописи: "Глеб на ту осень приеха на Московь и пожже город весь". Уж не при этом ли разгроме укрыла москвичка свой драгоценный убор?
    После Глебова разорения град вскоре был возобновлен в прежнем виде, а в январе 1238 года его ждало новое тяжелейшее испытание - нашествие Батыевой орды. "А татарове поидоша к Москве,- как горестно рассказала Лаврентьевская летопись,- и взяша Москву и воеводу Филиппа Нянко убиша, а князя Володимира яша (взяли) руками сына Юрьева... А люди избиша от старец и до младенец... И много именья вземше отъидоша".
    Эти страшные события зимы 1238 года оставили в исторических напластованиях посада города след в виде распространенной на большой площади мощной прослойки угля и золы. С нашествием Батыя на Москву можно связывать и некоторые недавние находки в Кремле.
    В центре Кремля постоянно ведутся широкие реставрационные работы с непрерывными археологическими наблюдениями, изучением глубоких фундаментов древних зданий и вскрытием самых ранних горизонтов культурного слоя. Так что обнаружение кладов в этом месте не просто счастливая случайность: исторических сокровищ здесь не может не быть. Интересная находка была сделана под зданием Патриаршего дворца XVII века. В подвальном помещении Крестовой палаты, под кирпичной вымосткой, в более раннем горизонте культурного слоя археологи проследили ямку-тайник. В ней-то и оказался клад: нательные кресты из синего лазурита и серовато-розового мрамора, покрытые на концах листовым золотом (№ 3). Камни, по-видимому привозные, вне сомнения оковывались русским ювелиром: об этом свидетельствует техника черни с гравировкой и особенности начертания имеющихся на крестах сокращенных надписей Иисус и Ника (т. е. победа). Еще одна надпись на кресте из лазурита процарапана, по-видимому, его владельцем.
    Эти высокохудожественные изделия XIII века, представлявшие немалую ценность и являвшиеся родовой реликвией, по мнению автора исследований Н. С. Шеляпиной, во время татарского нашествия могли быть укрыты в тайнике вблизи церкви - предшественницы Успенского собора.
    Другая находка оказалась в самом Успенском соборе - главном храме Кремля, построенном зодчим Аристотелем Фиораванти на месте предшествовавших ему зданий. При реставрационных работах в 1966 году внутри собора и вскрытии его фундаментов Институт археологии Академии наук СССР организовал постоянные археологические наблюдения. И вот в шурфе у юго-восточного угла собора в перекопанном грунте оказался комплекс из четырех серебряных височных колец вместе с дужкой пятого и обрывком ткани от головного убора (№ 2). Украшения отличались от описанных нами вятических семилопастных колец. На проволочные колечки было нанизано по три металлических бусины, обработанных в технике скани и зерни. Форма трехбусинных, как именуют их археологи, колец была излюбленной в южной Руси: нигде не встречались они в таком изобилии, как в кладах древнего Киева. Кремлевские находки датируются последней четвертью XII - первой половиной XIII века и не связаны с погребениями в соборе. Нам представляется возможным предположить, что укрывшаяся в храме женщина (киевлянка по рождению или жена княжеского дружинника?) во время осады Батыевой ордой поспешно упрятала под плитку пола свои височные кольца вместе с головной повязкой. Интересно заметить, что при тех же вскрытиях культурного слоя в Успенском соборе был найден железный ромбовидный наконечник стрелы, подобный многим находкам на древнерусских городищах, погибших во время монгольского нашествия.
    Современник монголо-татарских завоеваний перс Джувейни описал в сочинении "История завоевателя мира" кровавый разгром города М. к. с. (крупнейший советский историк академик М. Н. Тихомиров считал, что имеется в виду Москва), от которого "они оставили только имя его и нашли (там) много добычи". Об этих событиях и напоминают кремлевские находки.
    Многим городам Древней Руси так и не удалось подняться из пепла, но Москва скоро возродилась. Прошло не так уж много времени, и мы видим "велик и чудесен град, и много множество людей в нем кипяше богатством и славою". Одной из причин этого экономического подъема Москвы было сложившееся значение города как торгово-ремесленного центра.

    Об оживленных торговых связях Москвы XII-XIV веков свидетельствуют предметы импорта, найденные при археологических раскопках в Кремле и Зарядье - на древнем прибрежном посаде. Сотни стеклянных изделий (браслеты, перстни, тончайшие бокалы) были привезены из Киева. Однако анализ стекла одного из браслетов, произведенный в лаборатории спектрального и структурного анализа на кафедре археологии МГУ, показал, что это типичный образец средневекового немецкого стеклоделия. Из прирейнского города южной Германии происходит и другая находка в Зарядье: свинцовая пломба с готической надписью и клеймом - изображением посоха с перчаткой.
    В Москву, как, впрочем, и в другие города северовосточной Руси, поступал прибалтийский янтарь и крымские амфоры с вином и маслом (обломки их исчисляются десятками), твердый кавказский самшит - сырье для гребней, византийские парчовые и шелковые ткани. Можно было бы привести и другие разнообразные свидетельства торговой жизни Москвы.
    Но как же торговали в то время: ведь раскопки не обнаружили монет XII-XIII веков ни в Москве, ни на территории европейской части СССР? В начале XII века нарушился регулярный приток серебряных монет с Запада: перестраивалось денежное хозяйство феодальной Европы, изменилась политическая карта и соответственно экономические связи. Несомненен факт, что денарии перестали поступать на Русь. Нумизматы справедливо называют период между XII и XIV веками безмонетным.
    Понятие русских денег в это время полностью выражалось в термине "серебро". Гривна кун из крупной счетной единицы превратилась теперь в гривну серебра, но эта новая реальная гривна в виде слитка серебра стала значительно дороже: старая гривна кун укладывалась в новой гривне-слитке четыре раза.
    В безмонетный период на Руси существовали различные гривны серебра, но основными типами были киевские слитки XI-XIII веков в форме вытянутого шестиугольника весом 135-169 г тт новгородские - продольные бруски с устойчивым средним весом 197 г, сохранившиеся в обращении вплоть до XV века.
    На Руси исчезли монеты. Для крупных платежей употреблялись гривны-слитки. Но что же тогда стало эквивалентом мелких денег? Ученые не пришли к согласию в вопросе о реальном содержании терминов "куна", "резана" и "векша" (белка) - так звучат названия денежных единиц во многих письменных документах безмонетного периода. В настоящее время существует несколько точек зрения на характер мелких платежных знаков в безмонетный период.
    Оригинальную теорию товаро-денег предложил В. Л. Янин. Ученый предполагает, что роль денег для мелкого платежа могли выполнять некоторые единообразные и широко распространенные в Древней Руси изделия - такие, как хрустальные и сердоликовые бусы, не раз отмеченные в кладах вместе с монетами, разноцветные стеклянные браслеты, овручские шиферные пряслица (грузики для веретен). Эти пряслица неоднократно встречены в кладах вместе со слитками, а при раскопках в Пскове, например, найдены в кошельке с западноевропейскими монетами. Когда В. Л. Янин совместил карты распространения стеклянных браслетов и шиферных пряслиц, а также нанес границы области денежного обращения до нашествия монголов, то обнаружилось детальное их совпадение.
    И еще одна характерная находка привлекла внимание ученых - раковина Ципреа монета (каури). Эти красивые фарфоровидные раковины добывали только около Мальдивских и Лаккадивских островов в Индийском океане. С глубокой древности они вывозились в Индию, откуда расходились по всему свету. Раковины тысячелетиями использовались в Африке и Азии как мелкие деньги.
    На Руси каури издавна знали под названием "змеиные головки", а также "ужовки", "жерновки", "жуковины". В русской торговле в Сибири они сохраняли товарное значение вплоть до XIX века. Эти повсеместно известные в древности украшения видный советский нумизмат И. Г. Спасский также относит к возможным платежным знакам низкого достоинства в безмонетный период. При раскопках в Москве в слоях XII-XIII веков найдены все эти предметы: сердоликовые и стеклянные бусы, шиферные пряслица и стеклянные браслеты, раковины каури. Часть этих предметов вполне могла иметь и побочное значение - товаро-денег и мелких платежей на московском торге. С денежными расчетами, вне сомнения, связаны найденные в Зарядье безмен и свинцовая гирька со знаками, принадлежавшая к весовой системе Древней Руси.

Археологические находки в Зарядье уже не раз упоминались нами. Здесь, на берегу Москвы-реки, у Кремля, одновременно с градом зародилось и торгово-ремесленное предградье. С торговлей это место тесно было связано и позднее - в эпоху развитого средневековья. За рядами лавок Торга (будущей Красной площади) располагались дома крупных купцов, гостиные дворы, жили рядом и высококвалифицированные ремесленники. Усадьба искусного литейщика - ювелира XV века обнаружена тут при археологических раскопках. Среди находок в этом комплексе оказались тигли для плавки металла, шлаки - отходы производства, каменная форма для одновременной отливки девяти одинаковых украшений - явный признак работы мастера не на заказ, а на рынок.
    Века оживленной деятельности на этом месте оставили мощные, многометровые напластования культурного слоя. Большие вскрытия его производились в связи со строительством гостиницы "Россия". Площадь в 2300 кв. м была детально исследована при раскопках, десятки тысяч метров были охвачены наблюдениями. Эти исследования обогатили историю Москвы огромной коллекцией вещественных памятников.
 
 

    Северной границей местности Зарядья была древняя Варьская улица (впоследствии Варварка, ныне ул. Разина). Старое название этой улицы, одной из главных артерий Великого посада, историки Москвы связывают с храмом великомученицы Варвары, построенным в начале XVI века зодчим Алевизом Фрязиным на средства крупных московских купцов "Василия Бобра с братией своею, с Вепрем да с Юшком с Урвихвостовым". Академик М. Н. Тихомиров обратил внимание на то, что и до постройки церкви улица звалась Варьской. Он считает, что название произошло от слова "варя" и означало место, где варили пива, меды - хмельные напитки, да и соль. Существовали и особые, связанные с этим повинности населения Варьской (Варварской) улицы.
    На древней улице Великого посада сохранилось немало интересных памятников зодчества. Один из них - храм Георгия, "Егорий Каменный", стоявший тут с конца XIV века и имевший характерное прозвище - "что на Псковской горе". В конце XV века здесь поселились купцы-псковичи, отчего и взгорье от реки к Варьской улице, и переулок, существовавший вплоть до последнего времени, именовались Псковскими. При устройстве северного пандуса гостиницы "Россия" в 1967 году близ церкви Георгия была сделана сенсационная находка: на глубине около семи метров в глиняном кувшине со светлой обмазкой - "ангобом" оказался уникальный клад серебряных слитков (№ 35).

    В первый момент, когда строители-проходчики нашли закоптелый горшок, им показалось, что он заполнен обуглившимися головешками. Но каково же было удивление рабочих, когда "головешки" оказались довольно увесистыми, а под слоем многовековой копоти неожиданно блеснул серебристый металл. Немедленно находку отнесли в Исторический музей. Трудно представить радость и волнение работников музея, когда они ее увидели. В горшке оказались слитки серебра весом 200 и 100 г, к тому же с маленькими изображениями - клеймами. Такие находки случаются раз в столетие! Ученые датировали клад рубежом XIV-XV веков.

    Эти слитки были нашими древнейшими рублями и полтинами. Первый рубль представляет собой продолговатый обрубок серебра длинной 12-13 см, полтина - половину рубля. Следовательно, горшок с серебряными слитками из Зарядья был кладом древнейших русских денег. Клад насчитывал 61 слиток и составлял сумму, равную 31 рублю с полтиной. Какую же роль в жизни русского общества XIV-XV веков играли эти слитки?
    В духовных грамотах конца XIV века великие князья московские завещали своим многочисленным сыновьям различные уделы. В завещании же указывались и размеры доходов с этих уделов. Так, Коломна с волостями приносила 342 рубля, Звенигород с волостями - 272 рубля, Можайск с волостями - 167 рублей. "Ординская тягость", т. е. дань, которую платили московские князья со своих земель в Золотую орду, составляла в конце XIV века 5320 рублей в год. В 1389 году ростовский архиепископ Федор совместно с митрополитом Киприаном дали взаймы, "в кабалу", греческому купцу в Константинополе 1000 "Новгородских старых рублей". В том же документе, что сообщает об этой сделке, называется и цена на основной товар русских купцов - "белкы добрыя тысячу по пять рублев". В 1386 году Новгород Великий должен был заплатить Москве 8 тысяч рублей - за нападение новгородских ушкуйников на московских гостей.

    Как можно заметить, название "рубли", "полтины" в письменных источниках упоминаются тогда, когда речь идет об очень крупных платежах - об "ординской тягости", о размерах доходов с удельных княжеств, о контрибуциях, о крупных торговых сделках.
    Но вот мы сталкиваемся с договором московского и рязанского князей 1382 года, где среди прочего идет речь об условиях внутренней, междукняжеской торговли: "Пошлины с семьи шесть денег, с пешеходов два алтына". Известны документы, где упоминается плата рядовому ремесленнику за неделю работы: от двух денег с полуденьгой до семи денег. Деньга, полуденьга, алтын - названия денежных единиц, и из текста источников ясно, что речь идет о каких-то небольших суммах.

    Значит, в русских княжествах в XIV-XV веках существовали как бы два "сорта" денег: крупные единицы в виде серебряных слитков (рубли и полтины) и мелкие номиналы (алтыны, деньги, полуденьги). Письменные источники называют еще пуло - совсем мелкую единицу. Мы никогда и не узнали бы, что скрывается за этими названиями, если бы не клады.
    Клад из Зарядья познакомил нас с рублями и полтинами. В кладе из села Городища (ныне Коломенский район), найденном в 1896 году, было обнаружено 446 монет из серебра. Монеты имели вид тонких пластинок неправильной формы, покрытых с обеих сторон изображениями и надписями. На монетах можно было различить изображения воинов с боевыми топорами и мечами, всадников, животных, птиц, а на некоторых прочесть надпись: "печать князя великого". Отдельные надписи подражали татарским. Это были древнейшие русские монеты, найденные в Подмосковье,- деньги (№ 43).
    В 1912 году в Российский Исторический музей в Москве (ныне ГИМ) поступило 45 монет, найденных на кладбище в селе Косине (№ 45) (сейчас это поселок Люберецкого района в окрестностях столицы). В Главной инвентарной книге музея сохранилась запись, где перечисляется несколько определенных монет из клада: серебряные деньги великого князя московского Василия Дмитриевича (1389-1425), удельного князя дмитровского Петра Дмитриевича (1389-1428), удельного князя можайского Андрея Дмитриевича (1389-1432), удельного князя серпуховского Владимира Андреевича (до 1410 г.). Другой клад, состоящий из монет великого князя московского Василия Дмитриевича, был обнаружен в 1939 году в подмосковном селе Деревлеве, ныне вошедшем в черту города (№39).
    Клады из Городища, Косина, Деревлева состояли исключительно из монет великого княжества Московского с уделами.
    Но вот клад из деревни Львово, найденный близ Волоколамска, содержал совсем другие монеты (№ 42). Там не было ни одной монеты с подражаниями татарским надписям, встретились незнакомые имена - Иван, Борис, Михаил; изображения на монетах отличались от уже знакомых изображений. В этом кладе были монеты, чеканившиеся в великом княжестве Тверском во время правления великих князей Ивана Михайловича (1399-1425), Бориса Александровича (1425-1461), Михаила Борисовича (1461-1486).
    Ученые-нумизматы по кладам смогли выяснить, что представляли собой деньги, полуденьги, пулы, упоминавшиеся в письменных источниках. Правда, о том, что такое алтын, клады рассказать не смогли. Об этом пришлось узнавать из тех же письменных источников, о чем будет сказано несколько позже.

    Жители Москвы XIV века были хорошо знакомы с чужеземными монетами, как восточными, так и западноевропейскими. Ведь Москва была крупным торговым городом, куда приезжали купцы со всех сторон света. Однако стольный град долго медлил с чеканкой собственной монеты: слишком тяжелы были для русских земель экономические и политические последствия монголо-татарского нашествия. Лишь после победоносной Куликовской битвы 1380 года в Москве начинается чеканка собственной монеты.
    Во второй половине XIV века устанавливается собственная чеканка в великих княжествах Рязанском и Суздальско-Нижегородском.
    Первые монеты Дмитрия Донского по внешнему виду довольно близки золотоордынским монетам - дирхемам. Это было закономерно: русским денежникам пришлось перенимать опыт у своих соседей, да и для русской торговли удобнее было иметь деньги, понятные татарам. Но, подражая татарским надписям, русские денежники помещают многозначительные слова: "печать великого князя Дмитрия", а также изображения людей и животных, что вовсе нехарактерно для мусульманских дирхемов. Так русская монета - факт не только экономического, но и большого политического значения - с момента своего появления заявила о независимости и самостоятельности русской денежной системы. Вскоре русские изображения и надписи вытесняют татарские подражания. Но как знак происхождения и первоначальной близости русских монет и золотоордынских дирхемов за русскими монетами закрепилось название "деньга" (от арабского и персидского слова "даник"). "Деньга", "деньги" стали с тех пор собирательным названием для денег вообще, сменив древнее название "куны".

    Новое слово "деньга" в конце XIV века встретилось с древним русским словом "рубль". Новая денежная единица и серебряный слиток, знакомый русским людям с XII века, а с XIII века получивший название "рубль", вступили друг с другом в удобное соотношение: 200 московских денег по весу составили серебряный слиток - рубль. Так сложилась московская денежная система с двухсотденежным рублем во главе.
    Вслед за великим княжеством Московским чеканку собственной монеты начали его уделы - княжества Серпуховское, Дмитровское, Можайское, Галичское, Верейское, Угличское. На рубеже XIV-XV веков началась чеканка самостоятельной монеты в великом княжестве Тверском с уделами, в 20-х годах XV века - в Новгороде Великом и Пскове. Русские монеты несли самые разнообразные изображения: князей на "столе", т. е. на престоле, воинов, охотников, богатырей, фантастических и вполне реальных животных, сцен из сказок и литературные сюжеты. Даже собственное изображение поместил один денежник на монетах. Надписи указывали имя князя или место чеканки. Даты не помещались никогда.
    Основным номиналом стала серебряная деньга. Для самых мелких платежей чеканились полуденьги, в Новгороде и Пскове - четверетцы (четверть деньги). В некоторых больших городах - Москве, Твери, Новгороде, Пскове чеканились пулы - медные монеты ("пулы"- тоже название татарского происхождения). Точного соотношения между пулом и деньгой не установлено. Золотой монеты на Руси не чеканили. Из Венгрии привозились золотые дукаты - угорские, из Англии - корабелыгаки, золотые крупные монеты. В городской торговле золотые монеты почти не участвовали; они чаще всего употреблялись как богатые подарки - поминки.
    Каждое княжество чеканило монеты с изображениями и надписями, присущими только этому княжеству. Поэтому монеты могли обращаться на сравнительно ограниченной территории.

    Как же разбирались жители в этой пестроте монет, как выходили из положения купцы, ездившие торговать из княжества в княжество. Приходилось прибегать к общему переводному коэффициенту, который прилагался к разным системам счета. Так появился алтын. Алтын не был монетой, это было условное, счетное понятие. Советские ученые-нумизматы высказали предположение, что шесть московских денег приравнивались к четырем рязанским или к восьми тверским. Слово "алтын", как и "деньга", "пуло", имеет татарское происхождение ("алты" - по-татарски "шесть").

    В основе всех денежных систем средневековья был рубль, который вначале имел вид серебряного ...

...денежника гладкие наковальни, где проволоку плющили и резали. Монету чеканили, как уже говорилось, чеканами. Изображения на монетах зачастую поражают высоким художественным мастерством, удивительной выразительностью и пластичностью. Всего этого мастер достигал, вырезая изображения на крохотной рабочей поверхности чекана - кружке диаметром не более 15 мм.

    Австрийский посол С. Герберштейн, посетивший Москву в начале XVI века, так описывал работу денежных мастеров: "...почти все московские золотых дел мастера чеканят монету, и если кто приносит чистые серебряные слитки и желает иметь монету, то они взвешивают деньги и серебро и выплачивают потом тем же весом. Кроме того, существует небольшая и условленная плата, которую надо отдать сверх равного веса золотых дел мастерам, в общем дешево продающим свои труд".

    Любой владелец серебра мог заказать для себя нужное количество монет. По мере того как удельные княжества теряли самостоятельность, прекращалась чеканка монет в феодальных центрах. Отмирала и система откупов на право чеканки, которые денежные мастера получали у князей. Уже во второй четверти XV века в Москве была сделана попытка завести государев денежный двор - сосредоточить всю чеканку в одном месте под контролем великого князя. Пока нумизматы не имеют достаточно четкого представления об организации чеканки монет в России в XIV-XV веках.

    В общей сложности в Москве и Подмосковье встречено девять кладов ранних русских монет конца XIV-XV .века. Кроме того, известны еще четыре клада серебряных слитков, датируемые приблизительно тем же временем. Когда на карту Подмосковья нанесли места находок этих кладов, стало ясно, что все они расположены по направлению древних водных путей.
    Клады слитков (из Москвы, Рузы, Щелкова и Серпухова) четко показывают путь, по которому серебро поступало на Русь и Восток из Западной Европы. Воротами, через которые серебро шло на Русь, был Новгород Великий. Путь из Новгорода шел через Мету на Вышний Волочек - Тверцу - верхнее течение Волги. Отсюда можно было попасть в междуречье Волги и Оки, где находились главные потребители серебра - русские княжества. С Верхней Волги через реки "Ламу и Рузу торговые суда попадали в реку Москву (этот путь отмечен кладами в Рузе и Москве). По рекам Москве, Яузе, Клязьме купцы проникали в междуречье Волги и Оки (этот путь отмечен кладом на Клязьме в Щелкове). Естественной границей, отделявшей русские княжества от кочевников, долгое время служила Ока. Серпухов на Оке - вернее на притоке Оки Наре - был очень важным торговым пунктом по пути на юг. Клад слитков из Серпухова свидетельствует о торговой деятельности купцов, пересекавших западноевропейскую равнину с северо-запада на юг и восток.
    На торговых путях лежат и древнейшие монетные клады. Клад из села Городища Коломенского района найден на пути в далекий Крым с его главными торговыми городами - Сурожем и Кафой. Сурож, предшественник современного Судака, был центром черноморской торговли в XIV веке. Кафа (нынешняя Феодосия) была генуэзской колонией в Крыму, расцвет торговли в которой приходился на XV век. Дорога па юг шла из Москвы по берегу реки Москвы, выходила на Коломну - важный пункт на южных торговых путях. Из Коломны путь шел по Оке к Рязани и Мурому. Отсюда начинался сухой путь к верховьям Дона, по Дону - до Азова, по Азовскому морю - до Керченского пролива, откуда - на "Великое море", т. е. на Черное море, до Сурожа и Кафьт. От Сурожа путь шел по Черному морю до Сипопы, мимо берегов Малой Азии, до Константинополя.
    Южное направление имеет и другой древний клад - из Косина. Косино лежит к юго-востоку от Москвы, по направлению на Коломну - Рязань - Дон. По дороге на юг найден и клад из Деревлева.
    Клад из деревни Львово Волоколамского района отмечает другое, западное направление торговых путей. Волок Ламский (Волоколамск) в XV веке был очень важным пунктом на пути из Москвы в Тверь и Новгород, а также на Запад. Недаром в Москве уже в XV веке устанавливается Волоцкая, или Волоколамская, дорога. Клад из Львова, как уже отмечено, целиком состоял из тверских монет. Он мог принадлежать только тверитину. Тверской купец двинулся из Твери в Москву или Смоленск через Волоколамск. Купец этот, видимо, не успел совершить ни одной торговой операции во время своего путешествия: его казна не разбавилась ни одной монетой какого-либо другого княжества.

    Находки кладов на важнейших торговых путях говорят о том, что владельцами их были торговые люди, купцы. В XIV-XV веках главным видом торговли была торговля с заморскими странами. Только в торговле с иноземцами купец мог рассчитывать на значительную прибыль. Однако доставалась она средневековому купцу нелегкой ценой. Торговые пути были тяжелы и полны опасностей: они проходили по глухим лесам, бурным, глубоким рекам, пустынным степям. Купца с его казной подстерегали мороз и жара, бури и вьюги, дикие звери и разбойничьи набеги. В "Житии Дмитрия Прилукского" (XIV век) рассказывается, как брат Дмитрия, переяславский купец, совершил три торговых путешествия в Печору и Югру: в первый раз по возвращении он сумел расплатиться с долгами, во второй раз - стал богатым человеком, а на третий раз - погиб где-то в лесах Печоры.
    Не раз ходили купцы одной и той же дорогой, и каждый участок ее был для них знаком. Не удивительно поэтому, что купец мог зарыть часть своего денежного капитала, чтобы не рисковать в пути всей суммой. Далеко не всегда удавалось купцу вернуться

из торгового путешествия целым и невредимым, и его сбережения навсегда оставались в земле. Так дошли до нас невостребованные клады, которые отмечают старинные торговые пути.
    Вполне возможно, что владелец клада из Зарядья был богатым торговым гостем. Ведь его капитал выражался в слитках, а они в мелочной торговле не употреблялись. В Москве в XIV-XV веках самыми богатыми были две группы купцов: гости-сурожане и гости-суконники. Гости-сурожане вели торговлю с югом, с Сурожем и Кафой. Туда из Московии направлялись меха, кожи, воск, мед, а привозились ткани, оружие, вина, драгоценности. В южной торговле употреблялись деньги московские, турецкие (отманские), кафинские, т. е. чеканенные в Кафе, золотоордынские (ординские). Отманская деньга была вдвое больше московской, кафинская равна московской. Гости-суконники торговали с Западом. Главным их товаром были сукна, изготовлявшиеся в Англии и Фландрии, драгоценные и прочие металлы. Из Московии на Запад вывозили меха, воск. В торговле с Западом в ходу был несколько иной набор денег: деньги московские (как и в южной торговле), новгородские, тверские, а также гроши литовские и рижские. Очень употребительны были в этой торговле слитки-рубли и слитки-полтины: ведь они выступали не только как деньги, но и служили товаром - продавать нормированные, стандартные куски серебра было очень удобно.
    Может быть, владелец клада из Зарядья принадлежал к гостям-суконникам, если судить по характеру денег, составлявших его богатство? Сумма клада - 31 рубль с полтиной. Она приблизительно соответствовала размерам купеческих капиталов тех времен. В XV веке на Литовской земле были ограблены русские купцы-ремесленники. По древним документам известно, что у Бориса-укладника товара было на 71 рубль с полтиной, у Мити-ножевщика - на 47 рублей, у Зиновия-саадачника - на 40 рублей, у Мити-однорядчика - на 17 с лишним рублей.
    Есть еще один довод в пользу того, что владелец клада мог принадлежать к купеческой верхушке.
    Местность Зарядье, где был найден клад, к XV веку начала заселять московская знать, вытесняя на окраины живших здесь ранее ремесленников. В XV веке район Великой улицы - главной улицы древнего Зарядья - становится все более аристократическим. Здесь жили бояре и дворяне, приезжавшие на службу к великому князю. Здесь селились богатые купцы. И часто случалось так, что грань между боярами и купеческой верхушкой стиралась, богатые купцы становились боярами и именовались так: «гость да и болярин великого князя».

    Другой московский клад рассказал нам о жизни совсем иной социальной группы московского населения. В 1888 году на Мясницкой
улице (ныне ул. Кирова) был найден необыкновенный клад (.№ 41), состоявший из людных монет XV века - пул московских, новгородских и тверских и даже татарских медных монет. В кладе насчитывалось 915 монет. Территория, где был найден клад, известна с XV века. Тут располагались отдельные слободки, между ними лежали сады, огороды, луга, пустыри. Неподалеку находился Златоустовский монастырь, рядом с ним - монастырская слобода. В XVI веке здесь появилась улица. До Мясницких ворот она была заселена мясниками. В этой части города в XVII веке сосредоточилась торговля домашним скотом.
    Находка клада в окраинной части Москвы XV века свидетельствует о том, что этот район был к тому времени заселен. Несомненно, что живущие здесь москвичи занимались торговлей. Очевидно, это была торговля какими-то местными, незаморскими товарами. Об этом говорит характер найденных в кладе монет. Ведь клад состоит из медной разменной монеты, которая в XV веке употреблялась обычно на городском торге для мелких покупок. Пулы - это деньги самых низших слоев городского населения. На них покупались и продавались съестные припасы, причем самые дешевые и в небольших количествах. Белка, самый дешевый в то время мех, стоила за шкурку 1-2 деньги, горностай - 3-4 деньги. Мера хлеба продавалась в Москве за 4-6 денег, утка или курица стоили «одну небольшую серебряную монету», как писал иностранец в 1525 году, или же четверть или половину деньги - по другим источникам. Сколько же должна была стоить на городском торге связка чеснока или лука? Мера репы? Мера клюквы? Тут-то и шли в ход пулы как самая мелкая разменная монета.
    На городских рынках продавались пшеница, рожь, ячмень, овес, солод, греча, пшено, горох, толокно, лук, чеснок, репа, орехи, мак, клюква, ягоды, мед, яблоки, сыры, масло, сало, яйца, скот крупный и мелкий, домашняя птица, рыба сушеная, рыба свежая. Очень распространенным, но сравнительно дорогим товаром была соль. Она ценилась в пределах рубля-полутора за рогожу или пошев (размеры их очень неопределенны - от 4 до 24 пудов). Торговля производилась прямо с воза или саней. Крупной торговлей считалась та, где товара было больше чем на 2 рубля. В грамотах упоминается совсем мелочная торговля - на 5 алтын. Лавки, если они были, отличались ничтожными размерами - две сажени в ширину, две - в длину.
    Вот как описывал городской торг наблюдательный венецианец Контарини, посетивший Москву в 1476 году:
    «В конце октября река, протекающая через город, вся замерзает; на ней строят лавки для разных товаров и там происходят все базары, а в городе тогда почти ничего не продается. Так делается потому, что это место считается менее холодным, чем всякое другое: оно окружено городом со стороны обоих берегов и защищено от ветра.
    Ежедневно на льду реки находится громадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых товаров. В течение всей зимы эти товары не иссякают.
    К концу ноября обладатели коров и свиней бьют их и везут на продажу в город. Так цельными тушами их время от времени доставляют для сбыта на городской рынок, и чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур ко-